Маленькие нетрагедии Анны Балаш

Десять кукол известного белорусского мастера можно увидеть в гомельской галерее Гавриила Ващенко. Ее имя стало брендом, а работы стоят очень дорого. При этом их покупают не только министры и послы, бизнесмены и родственники Вирджинии Вулф, но и обычные люди. Перед открытием выставки в Гомеле Анна Балаш рассказала “Гомельскай праўдзе” о килограмме времени, женщинах в искусстве и о “намело-набело”.

Художник по костюмам

Ее куклы удивительны. Они завораживают и потом снятся. Каждая из них — маленький рассказ с красочным сюжетом. Больше всего Анна Балаш не любит вопрос о том, как к ней приходят кукольные образы. А еще не любит слово “творчество”. Впрочем, как и “искусство”. То, что делает, называет тяжелой работой. И новые ткани Анна не любит. А если покупает что-то “накрахмаленное” в магазине, то этот несчастный лоскуток ждет нелегкая судьба. Она может вышить на нем кораблик, вспоминая при этом все стихи, что знает наизусть. А может расстрелять его из пневматической винтовки. Или применить свой излюбленный прием, впервые опробованный на съемках исторического фильма Виктора Шевелевича “Пастка для зубра”, где Анна была художником по костюмам. Когда из пошивки принесли костюмы, она чуть не заплакала. Они были классные, но вопиюще новые. Ни саму художницу, ни, по ее словам, съемочную группу (“я понимала, что мне отрубят голову, если я всех одену в эти костюмы”) это устроить никак не могло. Поэтому, когда режиссер ушел обедать, она связала вещи в веревку длиной в 20 метров, привязала к машине и час проездила так по пыльному полю. Дело в том, что для Анны Балаш ценна именно история, заключенная в костюмах ее кукол. Может быть, поэтому они такие говорящие. Вот, например, на одной из кукол, представленных в Гомеле, есть кусочек платья легендарной Любови Орловой. На другой — элемент носового платочка девушки, которую знал Клод Моне. На третьей — перья из мастерской, где делают головные уборы для знаменитого кабаре “Мулен Руж”. Культовые кружева 19-го века с Эйфелевой башней, которые создал один из первых в истории моды кутюрье Чарльз Ворт. Воротничок последнего светского платья француженки, которая ушла в монастырь в совсем юном возрасте. Любимая юбка известной канатоходки, в которой та в 45 лет выступала в московском цирке. Платье из сериала BBC “Джейн Эйр”, которое во время выставки в Англии подарили Анне сотрудники британского телеканала. Украшения из черепков, привезенных с раскопок в Херсонесе ее дедушкой Федором Нечаем — основателем кафедры античности Белгосуниверситета и, кстати, уроженцем Гомельщины. Маленький циферблатик: художница с гордостью говорит, что однажды в Киеве ей удалось купить целый килограмм времени — как раз в виде циферблатов. Часто вещицы и лоскутки приходят к ней сами. Один случай вообще потрясающий. В конце Второй мировой войны американский солдат купил в Париже для своей невесты очень дорогое платье от-кутюр. И когда он вернулся в свой техасский городок, пошел свататься с платьем на шесте, как с флагом. В нем девушка вышла замуж. А потом, уже в преклонном возрасте, увидела на фотографии одну из кукол Анны Балаш. И передала художнице свое платье — из Америки в Беларусь.

Сердце на картоне

— Вы долго взрослели? — Я вообще ненавидела детство. Нет, не подумайте ничего такого. Оно было счастливое, я — самый настоящий залюбленный ребенок. Но мне было очень тяжело изображать маленькую девочку. Первой книжкой, которую я прочитала в шесть лет, был “Тиль Уленшпигель” Шарля де Костера. Я уже была взрослая! — А вот многие, уверена, думают, что доллмейкерами становятся как раз люди, которые каким-то образом сумели в душе остаться детьми. — Знаете, кукольный жанр как вид искусства стал популярным в конце 90-х, причем точечно в разных странах. Это был конец века, начиналась новая формация. Всё вдруг стало как-то по-другому. И большое количество художников начали делать куклы. Я понимаю, почему: когда делаешь куклу (а это все же модель человека), ты как бы самосохраняешься. И анализируешь себя. Такая своеобразная терапия помогает как-то позиционировать себя в мире. — Вы тоже именно поэтому взялись за куклы? — Отчасти. И потому, что я как художник, работающий в кино и театре, была очень зависима — от актера, режиссера, даже от монтировщика сцены. От задуманного образа иногда оставалось очень мало. А кукла — это мини-спектакль. И лавры все твои, и провал твой. А еще мне очень жаль, что уходят маленькие истории, которые хочется сохранить. Как говорила моя бабушка, “трэба ўсё ўпарадкаваць”. Я не делаю трагедии. Мои куклы — это фактура, связанная с судьбой и мечтами добрых людей, пусть не знаковых, исторических личностей, но всегда тех, кто прожил свою жизнь хорошо, достойно. — Говорят, каждой из них вы вшиваете сердце. — Да, правда. Вообще-то на авторских куклах принято ставить порядковые номера. Но я так не могу. Мне почему-то концлагерь в этом мерещится. Поэтому своим “автографом” решила сделать сердце. Атласное или бархатное. С маленькой записочкой от Анны Балаш внутри. Это может быть стихотворная строчка, просто доброе пожелание или выражения маленьких детей, которых я очень люблю подслушивать. Однажды на улице мама уговаривала сына идти быстрее. Он стоял, завороженный снегом. А потом и говорит ей: “Мама, снега намело-набело”. Есть у меня кукла и с таким сердцем. — А откуда такое трепетное отношение к материи? — У меня была замечательная педагог в жизни — Элеонора Семенова. Она работала художником у режиссера Валерия Рубинчика в “Дикой охоте короля Стаха”. Так вот, всю ее квартиру наполняли чемоданы с разными историями жизни, постиранными и отутюженными. Это были ткани с какими-то удивительными названиями. И она всегда учила меня: закрой глаза, потрогай и почувствуй их, чтобы различить. — Интересно, среди кукольников есть мужчины? — Мало. С ходу могу разве что назвать сейчас удивительного московского мастера Диму ПЖ. — А профессия художника в целом, на ваш взгляд, — женская? — Это чисто мужское поле, и на самом деле я понимаю, что ступила на чужую территорию. Почему среди женщин нет гениальных художников? Потому что эта работа требует полной самоотдачи. А женщина, к счастью, может родить ребенка, и тогда главным для нее будет именно он. Редко кто из нас рискнет пойти в искусстве до конца. Но если ты на это решишься и при этом будешь “мужиком”, то тогда тоже никем не станешь. Надо оставаться собой, только быть сильной. Кстати, Анна — счастливая жена (она замужем за известным иконописцем Алексеем Дмитриевым) и мама троих детей. И еще — удивительно скромный человек. — Самая большая приятность мне в моей известности в Минске — это то, что на Комаровском рынке меня никто никогда не обвешивает. А иногда пару сотен граммов сверху взвесят, — говорит Анна совершенно серьезно. — Своих “постоянных продавцов” приглашаю на выставки. Я вообще люблю рынки, там какая-то настоящая жизнь.