Главный режиссер Роман Цыркин — о модерне в искусстве, репертуарной политике и идеальном зрителе
Театр, да еще профессиональный, есть далеко не в каждом городе. Мозырю повезло в этом плане. Ровно четверть века здесь работает профессиональный театр. И это дорогого стоит, ведь по выражению Брехта, он учит главному — искусству жить на земле. Символично и даже закономерно, что Мозырский драматический, который носит имя классика белорусской литературы Ивана Мележа, возник не на пустом месте. В действительности у него более чем столетняя история и богатейшие традиции. Так, из архивных источников известно, что еще в 1913 году в Мозыре был организован первый драматический кружок, а в 1923 – студия. Потом колхозно-совхозный театр, тоже выросший из художественной самодеятельности. В 1938 году он был реорганизован в Полесский областной драматический, в 54-м — очередная реорганизация. И, пожалуй, одно из самых важных событий – присвоение театру в 1960 году звания народного.
Как живет и работает коллектив театра сегодня, в канун его 25-летия, и своими мыслями с корреспондентом «ГП» поделился главный режиссер Роман Цыркин.
— Роман Матвеевич, какие лучшие традиции своих предшественников вам удалось сохранить и продолжить?
— Разумеется, театр без традиций не может существовать. Нельзя прийти и сказать, что всё, что было до тебя, — не то. Сначала сделай лучше. Я не снимал спектакли предыдущих режиссеров. Постепенно они сами исчезали из репертуара. И это естественно: должна быть репертуарная политика. Хочу отметить хорошую школу Михаила Колоса, руководившего народным театром. Заметна его индивидуальная внутренняя работа с актерами. Хотя Колос работал с непрофессионалами, но театр был одним из лучших в стране, выступал даже на Кремлевской сцене, становился лауреатом всесоюзных фестивалей.
— Как коллектив Мозырского драматического встречает круглую дату?
— В Международный день театра по обыкновению состоится праздник для зрителей и традиционная премьера. Новый спектакль посвящен еще и 70-летию Великой Победы. Это постановка по пьесе «Ляльки», написали которую гомельские драматурги Юрий Вутто и Василий Ткачев. Постановщик тоже Юрий Вутто. Время действия — военное и послевоенное, но пьеса — о женских судьбах в тылу, о том, как война прошлась по юным девчонкам, которым еще в ляльки играть… В спектакле занято десять человек, я тоже — играю немецкого коменданта.
— Вы работаете в театре с 1999 года. С 2001 – главный режиссер. Какой период считаете самым плодотворным?
— Период с 2000 по 2010 год можно назвать золотым временем. У нас был неплохой театр, хорошая команда. И репертуар был одним из лучших в республике — по авторам, разнообразию работ: спектакли зарубежной, русской и, конечно же, национальной белорусской — классической и современной драматургии. Молодые ребята выросли в интересных актеров. Я видел, как принимал нас зритель не только в Беларуси, но и в Москве, на Украине. С 2008 по 2012-й трижды становились лауреатами международных фестивалей. В 2009-м из Москвы, с фестиваля «Славянский венец», привезли диплом за гоголевскую «Женитьбу». В 2011-м стали лауреатами со спектаклем «Саня, Ваня, с ними Римас». В 2012-м этот же спектакль — лауреат международного фестиваля в украинском Нежине. На следующий год также должны были ехать на «Славянский венец», но в театре случился пожар: для подготовки достойной работы не было условий. Теперь мы снова приглашены в Москву на этот фестиваль со спектаклем «Ляльки». Но премьера — это еще не всё. Спектакль надо чаще играть, чтобы он стал единым живым организмом.
У нас были разные работы, но пошлых не было. Нельзя переступать черту, отделяющую искусство от пошлости.
— Назовите постановки других авторов, на которые хотелось бы равняться как на эталон?
— Работы Эфроса, Товстоногова. Это были эмоциональные, яркие и глубокие спектакли. Интересно работает Някрошюс — литовский режиссер с мировым именем. Это, по-моему, одни из самых интересных режиссеров в современном театре. Можно прятаться за какие-то придуманные эффектные штучки, но если внутри нет ничего, лично меня это в театре не трогает. Но часто авторы и постановщики сами виноваты, идя на поводу у неискушенного зрителя. У нас были разные работы, но пошлых не было. Нельзя переступать черту, отделяющую искусство от пошлости. В Мозыре как-то гастролировал один украинский театр. Я был поражен, как аплодировал зал, когда артист показал голый зад.
А ведь не случайно еще в древнегреческом театре сцена находилась как бы на возвышении: зрители должны были тянуться к возвышенному. А не опускаться. Недавно в город с моноспектаклем приезжал Федор Добронравов, но часть зрителей ушла из зала, не дождавшись конца спектакля. Они пришли посмотреть на живого Ивана Будько. Из любопытства, а не из-за любви к театру. Оказалось, серьезная пьеса, серьезный артист, который, однако, не оправдал их ожиданий. Зритель ведь разный бывает, и его тоже должен воспитывать театр, который в городе на виду, живет и работает.
— По-вашему, с какими чувствами зритель должен уходить из театра?
— Все зависит от спектакля и от того, что режиссер хочет сказать через актеров. Во всяком случае, не равнодушным и не дураком: подумать, поплакать, посмеяться — и все это искренне. Моя задача как режиссера дать зрителю пищу для души. Посещение театра не должно быть развлечением. Меня всегда коробит, когда в книге отзывов пишут: «Мы получили большое удовольствие от просмотра». Я и чужой спектакль оцениваю, если потом в мыслях возвращаюсь к нему еще не раз. Когда зритель будет думать, он будет приходить в театр. Зрелищ для развлечения достаточно по телевизору, в интернете.
— Театр — это дом, считают люди, искренне любящие свою профессию. Вы согласны с этим?
— Разумеется. Так было всегда, и так должно быть, а если это не так, то и театр не совсем полноценный. Но, увы, сегодня считать театр домом, а себя хозяевами в нем мы не можем. Скорее — бедными родственниками. Ситуация в театре тревожная: после пожара в 2012 году нет равноценной площадки, на которой можно было бы плодотворно работать. Бывший читальный зал детской библиотеки нельзя считать подходящим местом. Профессия актера требует постоянных занятий, совершенствования, а если для этого нет условий, то и театр приходит в упадок. Отсутствие нормальных условий для подготовки, проката спектаклей — главная проблема. Мы не ожидали, что она настолько затянется.
— Грустно, что это происходит на фоне обещаний на многих уровнях: 25-летие коллектив встретит в заново отстроенном здании.
— Признаться, я и раньше не строил иллюзий по поводу таких обещаний. Оживление на стройплощадке сменялось паузами, сделано достаточно много, но до завершения еще далеко. Сейчас, когда экономическая ситуация в стране сложная, рассчитывать на достаточное поступление финансов на строительство не стоит. Это не обычный объект, он требует высокого мастерства и от строителей. Одно из важнейших условий — хорошая акустика. Хочется надеяться, что она будет не хуже, чем до пожара: прежнее здание театра было построено по проекту архитектора-итальянца, считалось памятником архитектуры.
— О достижениях коллектива вы говорите в прошедшем времени. А теперь что, команда уже не та?
— К сожалению, теперь нет омоложения театра. Кто-то ушел. Самому молодому актеру 28 лет, а средний возраст – под 40. Это проблема. Молодежь не приезжает: нет условий для работы, профессионального совершенствования. Прежде мы гордились своей одной из самых молодых в стране труппой. У молодых артистов была возможность расти. Теперь нельзя выстроить такой длительный процесс. Еще до пожара мы несколько лет работали на малой сцене, где тоже нельзя было ставить и показывать некоторые работы: есть определенная техника, взаимодействие с партнерами. Некоторые актеры, работающие у нас по 5 — 6 лет, не знают, что такое большая сцена, как правильно вести себя на ней.
— Все это способно выбить из колеи?
— Да, порой от безразличия окружения опускаются руки. Я не имею в виду зрителя. Если ты не нужен ему, то вообще не надо работать. Я говорю обо всех, кто должен быть заинтересован в развитии театра не меньше, чем сам его коллектив.
— Такая добрая традиция, как меценатство, теперь существует?
— Ни меценатов, вкладывающих деньги в искусство из-за любви к нему, ни спонсоров у нас нет. Наверное, потому, что среди потенциальных покровителей нет настоящих любителей театра.
— А какой зритель у вашего театра?
— В основном это местная интеллигенция, студенчество. Режиссера, конечно, не все знают в лицо, а вот актеров узнавали на улице. На определенных актеров ходили. И это было приятно.
— А теперь перестали узнавать?
— Боюсь, что скоро перестанут узнавать, не будут знать, что в городе есть театр. Хороший актер хочет работать по 20 часов в сутки, играть разные роли. Чем больше их будет, тем лучше для профессионального роста. Но играем теперь редко. Раньше в месяц играли 16 вечерних спектаклей и сказки по воскресеньям. Теперь спектакли для взрослых — дважды в месяц. И это не может не сказываться на качестве.
— Наверное, сказывается и на доходах?
— Отчасти потери компенсируем поездками по детсадам, школам. Но после такого «сказочного» марафона часто не остается сил и времени для работы над серьезным произведением. Сложно определить, что лучше: заработать деньги или сохранить творческий коллектив. Деньги должны быть не целью, а средством для развития театра. Это неправильно, когда экономика в театре ставится впереди творчества.
— Зато ваши маленькие зрители не пострадали.
— Можно сказать, и они пострадали. Ведь выезды в детские сады с площадкой 3 на 4 метра — это не настоящий театр. Не тот, в котором другая атмосфера, другой свет, декорации. Праздником был семейный поход в театр: воспитывалось поколение, неравнодушное к нему, теперь эти традиции утрачиваются.
— Для вас важнее, что играть или кто это будет играть? Есть проблема выбора?
— Конечно, первое важнее. Драматургия — основа, без нее театра нет. Существует, конечно, разница между материалом и возможностями труппы или техническими возможностями, как у нас сейчас. Мне видится как-то определенная работа, но воплотить ее в этом видении невозможно: не попадет и в контекст репертуара, да и репертуар нельзя выстроить.
— Как вы относитесь к современным интерпретациям классики на сцене?
— Опять же важно, о чем хочет сказать режиссер. Вопрос не в форме, а в задаче, преследуемой автором. Не обязательно одевать шекспировских героев в джинсы, чтобы сделать спектакль более современным. Важно, какая проблема тебя волнует, и чтобы это также волновало зрителя. Тогда можно переносить действие в какую угодно эпоху. Современное искусство не может существовать без классического. Но этакий модерн в искусстве становится несостоятельным, если автор хочет просто соригинальничать. Вот, к примеру, проблемы чеховских героев настолько перекликаются с нынешними, что хороший спектакль с героями в одеждах того времени будет вполне современным. Но я читаю пьесы многих современных драматургов и часто не понимаю, что же они хотят сказать. Когда «оригинальность» становится принципом, это ведет к упрощению театра как искусства.
