Прокурор области Виктор Морозов рассказал о шоковой терапии против наркотиков, зарплатах футболистов и грани, которую боятся перейти преступники

— Могу с удовлетворением отметить, что общее количество преступлений хоть и не намного, но снизилось. В 2016 году их было 14 474, в 2015-м — 14 771. Другое дело, что до самоуспокоения еще далеко. Барометр уровня криминализации в любой стране — количество убийств и фактов причинения тяжких телесных повреждений. К сожалению, здесь допущен рост.

— Да. Превалирует бытовая почва. Люди вместе пьют, потом ругаются, в ход идут ножи, топоры, кулаки. Итог — или морг, или больница. Поэтому мы всегда поддерживаем предложения МВД по ограничению продажи алкоголя. Спиртное не должно быть легкодоступным, особенно для молодежи. Нужно ограничивать его продажу в ночное время. Опыт показал, что такая мера дает толк.

— И это тоже. Спиртное имеет презентабельный внешний вид, красивую этикетку. Привлекает оно и расположением. Человек зашел за кефиром и молоком, а прикупил еще и бутылку водки. Потому что маркетологи расположили этот товар там, где и все ходовые продукты. Это психологический трюк. Уловка, которая работает.

— Хороший вопрос. Я вижу большую роль следствия и прокуратуры в возбуждении уголовных дел по таким статьям, как угроза убийством, причинение легких телес­ных повреждений, истязание. Например, когда муж избивает жену или жена мужа. В милиции нередко от таких эпизодов семейной жизни отмахиваются. Это в корне неверно. Мы призываем дебоширов к ответу. Тем самым предотвращаем совершение более тяжких преступлений.

— Так называемая уличная преступность действительно приподняла голову. В 2016 году имели место 817 уголовно наказуемых хулиганских проявлений, тогда как в 2015-м их было 658. Рост на 24%, разумеется, вызвал обеспокоенность и у губернатора. Прокуратура быстро проанализировала характер этих преступлений, и вот что выяснилось. Наихудшая ситуация сложилась в Гомеле и Мозырском районе. А проблемы там создают ночные клубы. Так, в Мозыре в комплексе «Сити-центр» зарегистрировано девять уголовно наказуемых хулиганств, диско-баре «55» — восемь. В Гомеле также возле известных развлекательных заведений или в них самих зафиксировано четырнадцать хулиганств.

— Вообще по закону владельцы ночных клубов, развлекательных заведений несут ответственность за обеспечение охраны общественного порядка. Для этого они могут нанимать собственную службу безопасности, а могут на договорной основе прибегать к услугам милиции. Так или иначе, порядок должен быть. И прокуратура жестко проконтролирует соблюдение законодательства. А если администрации клубов не смогут обеспечить безопасность людей, государству придется применять меры — вплоть до закрытия такого развлекательного комплекса или приостановки его деятельности.

— По-прежнему актуальна проблема «мальчиков-хулиганчиков», в том числе несовершеннолетних. Например, два ученика гомельской школы № 24 били ногами по автомобилю, припаркованному на улице Коммунаров. Поскольку «удальцы» не достигли 16-летнего возраста, административные протоколы составлены в отношении их родителей — за невыполнение обязанностей по воспитанию детей. Папы и мамы заплатили штрафы и возместили хозяину машины ущерб. Впрочем, считаю, что есть в Гомельской области и проблема занятости молодежи. Еще не все ребята охвачены вниманием. Некоторые предоставлены сами себе. Спрашиваешь: ты зачем забор поломал? А в ответ слышишь: от нечего делать.

— Убежден, что застрельщиком должен быть БРСМ, как когда-то комсомол. Я хорошо знаю, о чем говорю, потому что почти 40 лет назад был секретарем комсомольской организации Солтановской средней школы Речицкого района. Нужно брать хороший советский опыт и использовать его.

— Правильно. Хотя тут и на законодательном уровне сказано веское слово.

Несколько лет назад на первый план вышел оборот спайсов. Нужно было жест­ко пресечь эту волну, что и сделано.

Был снижен возраст наступления уголовной ответственности за сбыт наркотиков — с 16 до 14 лет. Суды приговаривали распространителей, в том числе совсем молодых, к длительным срокам лишения свободы — 15 — 17 годам. Такая шоковая терапия со стороны законодателей, правоохранителей и судов дала эффект, всколыхнула общество.

— Яркий пример. Поэтому прокуратура и настаивает на выездных судах, на показательных взятиях под стражу. Когда в аудиторию колледжа заходят правоохранители, прокурор дает санкцию и тут же на учащегося прямо на глазах у сверстников надеваются наручники, это впечатляет. Могу отметить, что и преступления в сфере незаконного оборота наркотиков пошли на спад. Если ситуация окончательно стабилизируется, возможно, законодатель снизит ответственность по этим статьям, но пока сроки абсолютно адекватные. К слову, я как-то спросил у молодых сбытчиков, употребляют ли они сами? На что мне со смехом ответили: а что мы, дураки?

— Сразу отвечу: я хорошо знаю это неформальное незарегистрированное движение. В нем состоят матери, чьи дети получили действительно большие сроки лишения свободы. Но разве это нормально объединяться по составам преступлений? А завтра у нас появятся движения матерей убийц? И куда мы придем?

— Однозначно. Они переживают за своих детей, которые проведут часть жизни в колониях. А почему их не беспокоят жизни других детей, которые их сыновья загубили наркотиками? Почему их не волнуют матери, у которых дети погибли от спайса? Я за то, чтобы создавать общественные организации в помощь потерпевшим от различного рода преступлений. Вот это было бы нормально. Потому что не всегда виновные в полной мере компенсируют затраты потерпевших по восстановлению здоровья, возмещают им моральные страдания.

— Все вместе. Но главная роль все равно у родителей. Они должны больше интересоваться детьми. Сегодня некоторые продвинутые мамы и папы регистрируются в интернете под вымышленными именами и завязывают дружбу с детьми. Задают им провокационные вопросы, тестируют на наркотики, другие пороки и смотрят, есть у их сыновей и дочерей иммунитет против этого зла или нет.

— По-разному. Иногда у родителей глаза на лоб лезут от того, что они видят на страницах детей — от сатанизма до порно­графии. В интернете этого полно. Значит, с молодежью нужно неформально работать. А в тех же школах учителя зачастую применяют старые методы, далекие от современных технологий и прогресса как такового. Не вижу должной активности и со стороны школьных психологов.

— Не надо их оправдывать. По закону школьный психолог может беседовать с ребенком на тему наркотиков только с согласия родителей. А если у этого подростка папа с мамой не просыхают? Какое согласие у них спрашивать? Почему психологи не бьют тревогу в таких случаях, а прикрываются инструкциями? В том числе и поэтому у них имидж людей, которые ничем не заняты и которых нужно догрузить. Ну если ты видишь, что школьник пришел в неадекватном состоянии, движения у него заторможены, глаза с расширенными зрачками, то сигнализируй об этом.

— Это не так. Сегодня правоохранители видят в педагогах помощников. Мы хотим даже поощрять учителей, которые проявят бдительность и выявят принимающего наркотики ребенка. Это несложно, нужно просто быть внимательным.

— В моей практике был случай, когда девочка приходила в школу не выспавшись и в синяках. Оказалось, когда мать была на работе, ее насиловал родной отец. Ему дали 11 лет лишения свободы. Но мы тоже не понимали, почему в школе никто не обратил внимания, что ребенок ходит потерянный. Вот и роль психолога, учителя, классного руководителя. Хорошо, ее сверстники сообщили о своих подозрениях и до самоубийства дело не дошло. Еще один момент — так называемые группы суицидников в интернете. Подростки находят дома, в которых можно подняться на крышу и спрыгнуть. Расписывают рецепты повешения, отравления, вскрытия вен. К слову, помощник прокурора Лидского района под видом молодой девушки вошла в такую группу, узнала все места, где они собираются, и написала представление в райисполком: примите меры, закройте чердаки, крыши, оградите стройки. Вот она неформальная работа, а не бесполезные нравоучения.

— Есть такая проблема. Вспоминаю дикий случай в Гродно, где молодой человек на почве увлечения сатанизмом приревновал девушку к другому парню. Сначала убил ее, а потом и соперника, тело расчленил. С черепом молодого человека и был задержан. Итог — приговорен к высшей мере наказания. Или другой случай: лет 10 назад в Мозыре сожгли церковь и костел. Виновных разыскали и осудили. Они были сатанистами. Помню, дедушка одного из них приходил ко мне на прием и просил освободить его внука от ответственности, мол, ему надо школу окончить. Показательно, что когда этот парень освободился, он снова попытался поджечь церковь. То есть, свои сатанинские увлечения не бросил, и впоследствии был признан невменяемым. Ну а куда его родители смотрели, когда он сходил с ума на почве сатанизма. Вот к чему может привести отсутствие контроля. Если мы детям не вложим правильные мысли в голову, за нас дурные мысли вложит интернет.

— Беспокоит практика привлечения граждан к административной ответственности. Сегодня протоколы на людей составляют очень многие службы, начиная от ГАИ и заканчивая ЖКХ. Так что если собрать воедино все наложенные за год административные взыскания и разделить на количество жителей области, то получится, что почти все взрослое население привлекалось к ответственности. Такая же статистика и в целом по республике. Поэтому стоит задача — не перегибать палку. В каких-то случаях ограничиться предупреждениями или просто профилактическими мерами.

— Ко мне на прием записывается очень много людей. Вникаю во все случаи. Потому что проще всего взять административный или уголовный кодексы и принять решение согласно букве закона. Но за каждым таким решением стоит человеческая судьба, а порой и не одна. Убежден, что не всех оступившихся надо отдавать под суд. И если мы видим, что человек осознал вину, раскаялся, возместил ущерб, а его правонарушение не представляет большой общественной опасности, то находим возможность освободить его от уголовной ответственности и привлечь к административной. Но применяется такая мера весьма осторожно и взвешенно, чтобы реальные преступники ни в коем случае не ушли от наказания.

— Все хорошо в меру. В Германии, Швеции на матчах можно потреблять пиво. В прошлом году мне довелось быть в Чехии во время чемпионата мира по хоккею. Заметил, что болельщики собираются в пабах, смотрят поединки на огромных экранах, пьют пиво. Потом разгоряченные выходят на улицу, кричат, но никому кости не ломают. Наши же люди после крепких напитков стараются показать себя, причем не с лучшей стороны. Поэтому я за то, чтобы продавать слабоалкогольные напитки, но в самих Ледовых дворцах и на стадионах, подконтрольно. А вообще вы хорошо подметили — прокурор и спортивный функционер — интересное сочетание.

— Конечно. В молодости выступал за студенческие команды. Но я и болельщик со стажем. Видел, как играли футболисты звездного состава «Динамо-Киев» — Олег Блохин, Владимир Мунтян, Виктор Колотов, Владимир Онищенко. Я воспитан на нормальном советском футболе — на «Динамо-Минск» времен Эдуарда Малофеева. Что касается того же клуба «Неман», в совет­ские времена это был уровень второй лиги западной зоны чемпионата СССР, и с тех пор он не поднялся. Те игроки имели 200 рублей зарплаты, вот и нынешние должны иметь 200 долларов, а не 2000. Футболисты сегодня получают незаработанные деньги. Вообще прокурор во главе спортивной федерации — это колючий человек.

— Да, был на последнем матче сезона. Рад, что «Гомель» вернулся в высшую лигу. Теперь ставка сделана на местную молодежь, и это правильно. От нее есть отдача. Когда на стадион приходят родители, девушки, жены этих ребят, им стыдно проигрывать. А опираться на перекати-поле, которые бегают из клуба в клуб за длинным рублем, я считаю, смысла нет. Жизнь уже показала, что в трудную минуту они разбегаются.

— Хоккей, часто бываю на матчах. 1 декабря была игра «Гомель» — «Неман». И это почти как раздвоение личности: с одной стороны, я же гомельчанин, с другой — столько лет прожил в Гродно, там болел за «Неман», знаю многих ребят. Поэтому я, конечно, делал вид, что поддерживаю «Гомель», но в глубине души все равно переживал за Гродно.

— Конечно. Из своих 56 лет я два года учился в Чернигове, четыре года в Харькове, два года служил в Германии, восемь лет был прокурором Гродненской области, а все остальное время живу и работаю на Гомельщине. Тут мои корни, в Речицком районе. И как бы в чужих краях ни было хорошо, а дома лучше. А я, кстати, уже 30 лет работаю в органах прокуратуры.

— Только треть состава прокуратуры — это те люди, с кем я работал раньше. Многие ушли в Следственный комитет, в Государственный комитет судебных экспертиз. Только в 2016 году 14 человек стали работать в судах. Это тоже показатель грамотности наших людей, их востребованности. И если в Гродно у меня не было ни одного прокурора района моложе 35 лет, то здесь средний возраст работающих — около 30. Но ничего, опыт — дело наживное.

— Где-то 80% историко-культурного и архитектурного наследия Беларуси осталось на территории Гродненской области. Ее пощадила война. Тогда как по гомельской земле она прошлась таким катком, что не осталось ни храмов, ни дворцов. Уцелевшее же добила советская власть. В 1960-х годах в Паричах взорвали церковь, которую строили декабристы. Сегодня их потомки пишут письма из США и спрашивают: можно мы придем посмотреть на церковь, что строили наши деды. Но показать-то нечего! К слову, наш ветеран Яков Шапиро рассказывал: когда вернулся из эвакуации, то стоял на железнодорожном вокзале и видел половину Гомеля, потому что весь город лежал в руинах. Зданий не было, одна пожарная каланча торчала.

— С помощью «Гомельскай праўды» издадим книгу. Сами ведем большую поисковую работу. Восстанавливаем историю довоенного периода, которая пока как белое пятно. Уже нашли фамилии первых прокуроров (с момента создания области в 1938 году) — Иосиф Ошерович Котик и Никита Климентьевич Полярный. Установили не только их имена, но и профессиональный путь, отыскали фотографии. Кроме того, обратились к нашим ветеранам, чтобы они поделились интересными воспоминаниями, сведениями, снимками. Приятно, что равнодушным никто не остался — принесли записи в тетрадках, на флешках, в файлах. Эти люди всю жизнь отдали профессии, они заслужили право быть в книге и оставить свой след в истории. Ведь работали не ради зарплат, которые в нашей сфере никогда не были высокими, но ради чести и совести, до конца верные профессии и долгу.

— Как-то на семейном совете мамины братья задались вопросом: куда это племянник пошел работать? И тут один из них сказал: так ведь дед Апанас был сотрудником милиции или НКВД в 1920-е годы. И точно — в книге «Память. Речицкий район» я нашел, что есть Бучко Апанас Андреевич, 1893 года рождения, участник Первой мировой войны и установления советской власти в Речицком районе. А прославился он тем, что в Хойникском районе уговорил банду сдаться без боя. Притом что у него за плечами было всего три класса церковно-приходской школы, он обладал каким-то даром убеждения.

— Из-за увечья, полученного на Первой мировой войне, он остался дома. Мама рассказывала, что когда немцы пришли в деревню и узнали, что дед — председатель сельсовета, всю семью поставили под пулеметы. Но не расстреляли. И вот почему: накануне войны инспекторы приехали собирать налог, и у одной женщины не было чем расплатиться. Ее муж находился в тюрьме, а на руках остались пятеро детей. Встал вопрос, чтобы в счет долга забрать у нее корову. Однако это обрекало их на голодную смерть. Тогда дед организовал людей, и всей деревней они собрали нужную для налога сумму. Так вот, через несколько лет с немцами пришел полицай — муж той женщины. И он сказал: Апанас, ты спас мою семью, а я спасу твою. Объяснил немцам, что это никакие не коммунисты, и моих родных оставили в покое.

— Да. В должности прокурора Гродненской области раз-два в год обязательно посещал места лишения свободы. Делал покамерный обход. И для себя понял: когда осужденные к тебе обращаются, очень важно видеть в них людей. Да, они оступились, получили сроки, но у них тоже есть проблемы, в решении которых можно помочь. Более того, по моей инициативе в 11-й колонии в Волковыске, где только убийц человек 300 сидит, четыре года подряд проводится мини-футбольный турнир, прямо за колючей проволокой. Вы бы видели, как они играют, как стараются! Ну а в камерах я встречал и так называемых авторитетов. Конечно, это было специфическое общение. Все-таки мы их отправляем за решетку. Но и там особенного ожесточения не видел. Потому что они знают, что мы действовали по справедливости. И по улицам я хожу спокойно, никому не боюсь смотреть в глаза.

— Я против. Сами осужденные мне не раз говорили, что боятся смертной казни. Наличие такой меры в законодательстве останавливает их от совершения особо тяжких преступлений. Они знают, что есть грань, которую нельзя перейти, потому что поплатятся жизнью. И посмотрите, сколько сегодня в России раздается голосов, чтобы этот мораторий снять. Потому что совершаются жуткие преступления. Но оставим эмоции. У меня есть записи коллегии Генеральной прокуратуры по итогам 1994 года. В республике тогда было совершено 1200 убийств. Разделите это количество на шесть областей. В среднем получится по 200 убийств в области. А сегодня их зарегистрировано 70. Вот эффект от присутствия в законодательстве смертной казни. Количество убийств снизилось почти в три раза.

— Безусловно. Поэтому гособвинитель и попросила для обвиняемого высшую меру. Также мы сделали психологический портрет этого так называемого отца. То, что он сотворил, не укладывается ни в какие рамки. И для чего? Чтобы отомстить жене за то, что она от него ушла. Вообще он из той породы людей, что говорят: ах, раз ты такая-сякая, пойду повешусь. И не вешаются. Потому что в последний момент становится жалко себя. И этот тоже всё себя жалел. Зато угрожал детям. Окружающие не воспринимали его угрозы всерьез, расценивая их как способ привлечь внимание, а он взял и содеял такое.

— Да. И несмотря на то, что мой отец был коммунистом, нас всех, четверых детей, окрестили. Бабушка Ганна настояла. А обряд совершил речицкий батюшка с известной фамилией Латушко. Петр Латушко прославился тем, что в советское время в Речице за одну ночь построил церковь. Потом он служил в патриарших приходах в США, вернулся в Беларусь. Четверо его детей стали священниками. Ну а в нашей семье в доме всегда стояла иконка, и с ней рядом четыре детских крестика. Так что и сегодня мы, православные люди, чтим таинство крещения. У меня уже и двое внуков есть, они тоже крещеные.

— Да, но надо искать. К сожалению, родители уже умерли, но среди их вещей крестики найдутся — такие алюминиевые, на тесемочке. Я родился 9 июля, а это день Тихвинской иконы Божией Матери. Список с нее и стоит у меня в кабинете. А вообще ставлю себе задачу побывать в Тихвинском Богородичном Успенском монастыре под Санкт-Петербургом и увидеть оригинал иконы. Прикоснуться к святыне.