1 апреля не стало Евгения Евтушенко. Ушел из жизни больше чем поэт

Мне посчастливилось дважды увидеть поэта наяву и даже пообщаться с ним. Первый раз — в деревне Хомичи Калинковичского района. Здесь корни поэта, которые он долго искал и нашел спустя много лет после войны. Нашел двух бабушек — Ганну и Евгу. А вот их брата, своего деда по отцовской линии, который «в галифе и сапогах со скрипом пел белорусские песни, плясал вприсядку и плакал», в живых уже давно не было. Ермолай Наумович Евтушенко, герой Первой мировой, полный георгиевский кавалер, вышел в красные командиры, в 1938 стал жертвой сталинских репрессий и был расстрелян.

  

  

Многие ли из нас могут признаться, что считают кровные узы чем-то особенно важным? Часто ли видимся с родственниками, живущими в соседнем городе, области? А вот поэт с мировым именем, даже будучи немолодым и нездоровым, считал своим долгом отправиться за тысячи километров, чтобы поклониться земле предков, пообщаться с уже не самыми близкими из оставшихся родичей, и приезжал в полесскую глубинку не однажды. В 1991 Евтушенко уехал в США, в город Талса в Оклахоме — преподавал там в университете.

В мае 2010 у деревенской околицы его встречало уже не много жителей Хомичей. И когда Евгений Александрович, опираясь на трость, вышел из машины, оказалось, что нет ничего величественного в его облике — высокий, худощавый, в синей рубахе навыпуск и цветастой кепке: не только поступками, но и яркими одеждами он тоже бросал вызов времени. «Здравствуйте, родные!» — тепло приветствовал всех, и это настраивало на непринужденное общение. Расцеловался с родственниками, вспомнили тех, кого не стало. Заметно было, что не показное, а настоящее, глубокое родство связывает поэта с жителями полесской деревушки.

— Я ношу в себе Калинковичи и весь мир в себе ношу, но все дело не в количестве стран, а в том, чем я дышу. Я дышу деревней Хомичи, где в засовах нет замков, где быть замкнутым не хочется, потому и я таков! — Голос его звучал уверенно, проникновенно, искренне. Толпа на окраине деревни привлекала внимание. Люди выходили из проезжавших мимо автомобилей, кто-то с удивлением узнавал возвышающегося над толпой поэта: неужели это сам Евтушенко здесь читает свои стихи? А он не лукавил, признаваясь, что всю жизнь несет огромное чувство родства и сопричастности с деревушкой Хомичи. Искренне верил и чувствовал, что эта земля дает ему огромную силу жить и творить, говорил, что первый приезд в Хомичи и общение с родными было одним из самых больших потрясений в его жизни. Настолько большим, что этому событию он посвятил поэму «Мама и нейтронная бомба». В ней одна из главных сюжетных линий — судьба партизанки бабушки Ганны.

Тогда хотелось, чтобы эти мгновения продлились как можно дольше. Ведь слушали поэта, стихи которого переведены на 70 языков мира, возможно, самого известного из могучей кучки «шестидесятников». В 1984 поэту Евгению Евтушенко за поэму «Мама и нейтронная бомба» присуждена Государственная премия СССР.

Но из-под его пера выходили также строки на официально-политическую злобу дня, ласкавшие слух держателей власти. Приходилось в муках совести лавировать, чтобы не рассориться с властями и хоть как-то печататься. И все же Евтушенко оставался одним из немногих, кто в условиях тоталитарного режима не хотел поступаться принципами. Огромная популярность его — не только в выдающемся поэтическом даровании, но и в том врожденном чувстве гражданственности, которое неразрывно с чувством времени. Строка «Поэт в России больше чем поэт», ставшая девизом его творчества, звучит как гражданский манифест. Порой он ходил по лезвию бритвы. Достаточно вспомнить телеграмму Брежневу — протест против ввода советских войск в Чехословакию в 1968 и стихотворение «Танки идут по Праге», после чего его чуть не лишили его гражданства. Выступал в поддержку диссидентов Солженицына, Бродского, Даниэля. В 1993-ем отказался от ордена Дружбы народов — в знак протеста против войны в Чечне.

В мае 2015-го поэт снова побывал на родине предков, как оказалось, в последний раз. Уезжая из Хомичей, оставил книги с дарственными надписями для школьной библиотеки. Земляки подарили ему образ Юровичской чудотворной Богоматери. Впервые побывал в Озаричах, и для него открытием стали ужасы лагеря смерти: «Я и не знал, что совсем недалеко от моих Хомичей так зверствовали фашисты. Хочу увидеть документы, рассказывающие об их злодеяниях». Потрясенный поэт пообещал в новых стихах рассказать об этом. А потом заполненный до отказа зал городского Дворца культуры в Мозыре внимал поэту, как когда-то в 60-е внимали его современники в Московском политехническом. И он снова читал свои стихи страстно, проникновенно, эмоционально, чередуя их с монологами о том, что его особенно волнует, и что не может не волновать всякого думающего человека.

Поэт вполне мог почивать на лаврах символа эпохи, но до конца дней хотел оставаться деятельным, находиться в гуще событий. Колесил по стране, устраивал творческие встречи со слушателями — хотел прочесть новые стихи, обсудить злободневные темы. Прощаясь с земляками в 2015-ом, он планировал еще вернуться. Не успел. Не успел закончить новый роман и, наверное, не успел написать про Озаричский лагерь смерти. Щедрый, яркий, масштабный, ушел неожиданно, прославившись при жизни и уж точно на века. Кстати, о славе. В завершенной в 1985-ом поэме «Фуку» Евтушенко писал:

Похоронят легендарного поэта в подмосковном Переделкине, рядом с Борисом Пастернаком, перед которым он преклонялся при жизни и хотел быть рядом после смерти — такова была его последняя воля.

никогда, никогда. — Строки из 1965-го: «Идут белые снеги...»