Участник Великой Отечественной 95-летний Александр Подлипский рассказал о своей войне

Председатель Улуковского сельсовета Гомельского района Жанна Бизня для ветерана педагогического труда Александра Подлипского всегда желанная гостья. Это почувствовалось сразу, как только мы переступили порог дома бывшего партизана и фронтовика в Головинцах. Председатель сельсовета приглашала Александра Трофимовича для участия в открытии велопробега в преддверии Дня памяти жертв Великой Отечественной войны. Честно говоря, я была сражена, услышав от нее, что бывший учитель русской словесности сам пользуется велосипедом.

— Так мне же на таком транспорте легче, чем на ногах. Педали крутанул, а потом едешь и отдыхаешь! — сказал как само собой разумеющееся хозяин дома.

Вот это герой! Мы общались с Александром Трофимовичем несколько часов, но и в них было сложно вместить все пережитое.

Его родная деревушка Грязивец в Климовичском районе Могилевщины находилась у знаменитой «варшавки». Была она не только свидетельницей проезда царицы Екатерины, но и адских боев лета 1941-го с оголтело рвущимися к Москве фрицами.

— Война перекроила всю жизнь. Я ведь только что окончил школу и подал документы в Мстиславское педучилище, — делится фронтовик. — Можете представить нас, наивно-романтичных парней и девчонок, которых включили в состав истребительных отрядов. Мы патрулировали большак, чтобы не просочились диверсанты. Старались выполнять задание честно. Однако это была, в нашем тогдашнем восприятии, еще игра в войну. Когда начались жаркие бои, помогали носить раненых в госпиталь, расположившийся в лесу.

Мы просились на фронт. Однако меня оставили, сказав, что все потом пояснят в сельсовете... Поздней осенью 1941-го я присутствовал на конспиративной встрече с секретарем Климовичского горкома партии Игнатом Солдатенко. Так стал связным с партизанским отрядом, устроившись учителем в лесной деревне Жарки. Всю зиму учил детей и передавал необходимую информацию партизанам. Потом, когда масштабы действий расширились, вернулся домой. Участвовал в диверсиях на железной дороге. Под Краснопольем мы впервые встретились с разведчиками Красной армии и влились в ее ряды. Я стал пулеметчиком максима.

На Могилевщине продолжилось боевое крещение. Враг врылся в землю со своими «Фердинандами», орудиями. В лоб взять Пропойск (ныне Славгород) не получилось. И тогда руководство распорядилось сменить позицию. Мы разместились на Проне, притоке Сожа. За ночь в абсолютной тишине построили переправу. Едва забрезжил рассвет, в тумане началась артподготовка. После нее двинулись на противоположный берег. Сбили несколько линий эшелонированной обороны. Задача была продержаться на плацдарме до вечера. Целый день я бил по ним из максима, а они в ответ минами. Помню, как попросил своих подручных заряжать очередную ленту, а ребята из расчета не отзываются. Глянул — оба убиты. Немцы контратаковали раз десять. Как я там уцелел, кто меня в живых оставил, не знаю. Сумка и котелок изрешечены, а меня даже не царапнуло.

При форсировании Друти ранило командира роты. Меня назначили комсоргом. Поднял я ребят на форсирование, и сам схлопотал ранение в бедро правой ноги. В марте 1944-го попал в госпиталь в каком-то селе, затем в Костюковке. Позднее на машине в Гомель доставили, в госпиталь. На мои просьбы отпустить на фронт, услышал: «Сынок, еще успеешь, навоюешься». Тогда я рискнул отпроситься домой в отпуск. Приехал в свой Грязивец. На пепелище. Отец и мать баню приспособили под жилье, сестренка с ними семилетняя.

После лечения разрешалось возвратиться в свою часть. Я застал ее, если не ошибаюсь, уже под Калинковичами. Готовилась операция «Багратион».

Мы шли по картофельному полю и увидели гумно с грудой обугленных тел. Теперь знаю, что это был Большой Тростенец... На ночлег остановились в населенном пункте, где был торфозавод. Разместились в помещении бывшего полицейского гарнизона, окруженном деревянно-земляным валом с амбразурами со всех сторон. Спали как убитые. А на рассвете такая пальба! Командир лейтенант Бескоровный поднял нас по тревоге. Прильнули к амбразурам. Увидели огромное количество фрицев. Открыли огонь, и они свернули правее, пытались вырваться из «котла».

На шоссе Минск — Могилев их выстроили, впереди поставили более десятка генералов, затем офицеры и рядовые. Ярость меня захлестнула, чуть было не начал стрелять по ним без разбору. Ребята сдержали. Мне выделили лошадь, чтобы конвоировать пленников. Однако раненая нога так разболелась, что отправили другого парня в качестве конвоира, а я застрял в санчасти в Уручье.

Затем был в Алабино, в запасном полку, помощником командира взвода. Обучал ребят. Кормежка слабоватая, капустные щи и хлеб. Немудрено: всё тогда работало для фронта, для победы над врагом. Я мечтал снова попасть в свой полк, добивать фрица в его логове.

После запасного определили в новый стрелковый полк — 52-й гвардейский ордена Кутузова. Фронт уже был на территории Литвы, под Шяуляем. Перейдя границу, мы оказались в Восточной Пруссии.

Перед штурмом Кенигсберга меня вызвали в политотдел полка. Замполит Николай Ясюк оповестил: «Назначаем вас комсоргом батальона». После взятия Кенигсберга из полка уцелело только несколько сотен ребят... Нас отвели в Инстербург, теперь Черняховск. Проснулись ночью от стрельбы изо всех видов оружия. «Победа!» Как мы ликовали, как гордились своей страной! Это самое незабываемое событие, которое живет в душе все годы.

...В режиме секретности сообщили: лучшие едут на парад в Москву. Приодели, экипировали. В столице состав прицепили к другому паровозу. На вокзале в Казани всем стало ясно: едем на восток. Со станции Борзя добрались к безводным степям Монголии. Труднее всего было преодолеть хребет Большой Хинган. В течение трех месяцев готовились к войне с милитаристской Японией, ее объявили 8 августа 1945-го. Наш Забайкальский фронт наступал на укрепрайон Аршано. Японцы — вояки хорошие. Мы не хуже, заметно лучше их были вооружены, в частности реактивными установками «катюша». В память о тех событиях храню благодарность Верховного главнокомандующего и медаль «За победу над Японией».

Комполка попросил учить детей. (Тогда офицерам разрешили привезти семьи в Порт-Артур.) Так я стал учителем троих ребят. Самым большим открытием, буквально диковинкой для меня был китайский электрозвонок.

В 1947 году умер отец, я демобилизовался и приехал домой. Ни кола, ни двора. Райком направил по комсомольской путевке учительствовать в Баранович­скую область. Был директором начальной школы, потом семилетки. Спустя четыре года приехал в Гомель: требовалось помочь младшему брату Феде, после ранения в боях полностью ослепшему. Мы ведь с ним в партизанской эпопее и боях на Проне были рядом... Кабинетов немало пришлось обивать. Федор позд­нее о себе заявил, многого достиг как преподаватель техникума. А наш с ним старший брат Володя умер в войну от ран и упокоен на смоленской земле...

— Я не люблю выпячиваться, — как кредо своей жизни произнес фронтовик, награжденный орденом Отечественной войны II степени, тремя медалями «За отвагу», медалью «За боевые заслуги», «За взятие Кенигсберга» и многими юбилейными.

Заметила на столе в его прихожей большую разлинованную тетрадку, похожую на школьный журнал. Много страниц исписано каллиграфическим почерком. Оказалось, учитель словесности в Год малой родины пишет свои воспоминания о пережитом, об ушедшей в небытие могилевской деревушке Грязивец:

«Здесь я родился, здесь прошли мои дет­ство и юность. Тут по скрипу я узнавал, чьи ворота открылись, отгадывал, чья собака залаяла, чей петух поет, о чем говорят бабы у колодца... Все мне здесь дорого: и тихий прохладный ручеек, и тишина задумчивого леса, и тропинки, по которым я бегал босиком, и поля, и луга. Я чувствовал запах земли, озоновый аромат воздуха после грозы, а ночные трели соловьев в лозовых кустах, окутавших речушку, и сейчас слышатся мне...»

Мы условились с Александром Трофимовичем, что он будет ежедневно писать свою книгу. И не только для дочерей Валентины и Ларисы, четверых внуков и пяти правнуков. Для всех белорусов, в чьих сердцах вмещается малая, но настолько большая Родина.