Мой Макаенок. Исповедь жены драматурга

Андрей Макаенок со второй женой Любовью

— Родом я из Гродно. По профессии врач, окончила мединститут, из первого выпуска вуза. Пять лет отработала в первой клинической больнице в Минске, потом меня перевели в лечкомиссию. Первый мой муж — физик-ядерщик, умер от лучевой болезни. Сыну Юре тогда было десять лет…

Андрей Егорович Макаенок 12 лет жил один на даче в Ждановичах. У него квартиры в городе не было, все оставил первой семье. Познакомились мы с ним очень просто. Андрей заболел, температура более 40 градусов. Пришел к нему Иван Петрович Шамякин и вызвал неотложную помощь из лечкомиссии. У Андрея Егоровича было двухстороннее воспаление легких, его отправили в лечкомиссию. Я даже не ходила навещать его: он больной не моего участка.

И вот он поправился, пришел ко мне на прием.

— Что вас беспокоит? — интересуюсь у Андрея Егоровича.

— А ничего! Я приехал, чтобы вместе пообедать в Заславле в ресторане, — услышала в ответ.

Вместе с медсестрой Шурой мы ездили с ним обедать в течение четырех месяцев.

Потом мои пациенты Кормунины выдавали дочь замуж. Пригласили на свадьбу. Макаенок уже был за столом. Увидев меня, через весь зал направился ко мне, сел рядом.

После той свадьбы проводил домой. Шли от Дома офицеров до улицы Горького. Далековато, а у него ноги больные. Но вызвать такси на обратный путь не захотел.

Потом постоянно звонил мне на работу. Однажды сказал по телефону, что ему плоховато. Попросил прийти к нему домой: “У меня для вас сюрприз”.

Приходим мы с Шурой. Стол, свечи зажжены, и мой Юрка сидит. Посидели, поговорили, перешли на ты и Андрей Егорович сказал: “Домой больше не пойдешь. Юра сказал, что домой не хочет”.

Так мы и жили полтора года без регистрации брака. Андрей старше меня на 16 лет. Я была обеспеченным человеком, получала в лечкомиссии оклад в 450 рублей, на уровне министра.

Поехали как-то в Кишинев, где Макаенок должен был проводить литературный семинар. Селят нас в гостинице в разные номера. Тогда с этим было строго. Андрей Егорович взорвался: “Поехали домой!” Я его уговаривала хотя бы открыть тот семинар. Нет, и все.

Возвращаемся домой. Я на кухне. Андрей говорит: “Снимай передник, собирайся, пошли!” Внизу в машине сидели Шамякин с женой Марией Филатовной. Она похлопала меня по плечу, а на вопрос, куда едем, сказала: “Увидите”.

Приехали в загс на улице Коммунистической, где нас сразу зарегистрировали. Шамякин разлил на торжестве две бутылки шампанского. Так спустя полтора года я сменила фамилию на Макаенок.

Андрей Егорович меня очень любил. Жить с ним было хорошо, но если ему что-нибудь нужно было, требовалось все бросить и идти, несмотря что дома масса дел, что не очень хорошо чувствуешь себя.

Он настаивал, чтобы я бросила работу, я не хотела. Пришлось перейти на неотложную помощь. Когда Андрей Егорович уезжал в командировку, я дежурила. Он был дома — находилась вместе с ним. Так работала в течение пяти лет.

По характеру я мягкий человек, никогда не вступала с ним в пререкания. Это же творческая личность, для него главное — работа. Андрей Егорович что-то говорит во сне, а я должна записать все в блокнот. Утром интересуется: “Что я там наговорил?” Читает сделанные мной записи, указывает, что плохо. “Остальное иди, печатай”. Садилась за машинку и стучала.

Из Москвы неоднократно приезжали корреспонденты, молодые девчата. Они брали у него интервью, жили у нас по неделе-две. Никакой ревности у меня не было, потому что знала: никогда ни с кем он не пойдет на близкие отношения. Для него такое общение было подзарядкой, он потом мог в течение суток не встать из-за рабочего стола. Тихонечко подойду, поставлю тарелку с бутербродами, молоко или кофе. Он машинально это съест.

В этой квартире Макаенок прожил всего пять дней. Он любил ходить босиком.

Вышел на балкон и ударился сильно о штырь. А в ногах-то были осколки с войны, он их потревожил. Уложила его, стало лучше. А в воскресенье мне надо было уехать на похороны родст­венника. К Андрею пришли друзья, выпивали. Потом сели в машину и поехали в Ждановичи. Он там еще по лесу походил. Когда возвратился домой, заметила: что-то не то со здоровьем. Вызвала неотложку. Андрею сказали, что надо ехать в больницу.

— Никаких больниц! — заявил он. И остался дома. Сделали примерно в 23.00 обезболивающий укол. А в 7 утра его лицо посинело: осколки пошли по венам. Вызвала я скорую. Повезли Андрея Егоровича в реанимацию. Знаменитый кардиолог Сидоренко сказал, что уже ничем нельзя помочь. У нас подобных операций не делали, а за рубеж его уже не довезти.

Села рядом. Сказал мне: “А теперь я буду умирать”. Обнял меня, так минут пять была в его объятиях. Потом с трудом меня из рук его вытаскивали. Еще часа три реанимация пыталась бороться за его жизнь. Но тщетно. На вскрытии обнаружилось, что тромб закупорил все сердце…

Это хорошо, что гомельские земляки побеспокоились о творческом наследии. Я все отдам, что у нас есть. Пусть знакомятся с этими материалами филологи, студенты, школьники, земляки, кому дорога память об Андрее Егоровиче.