Как Гомель связал двух Героев, двух поэтов и одного генерала

Фронтовым корреспондентом Симонов прошел всю войну, а боевое крещение получил на земле Беларуси, на Буйничском поле под Могилевом, где защитники города 23 дня вели тяжелые бои. В 14-часовой битве тогда было уничтожено 39 фашистских танков. «Я не был солдатом, был всего только корреспондентом, однако у меня есть кусочек земли, который мне век не забыть», — говорил Константин Михайлович.

В нынешнем мае дочь Симонова, Екатерина Кирилловна Симонова-Гудзенко — доктор исторических наук, заведующая кафедрой истории и культуры Японии в Институте стран Азии и Африки МГУ имени Ломоносова, побывала в Гомеле. По приглашению заведующего кафедрой русской и мировой литературы Гомельского университета имени Ф. Скорины Ивана Афанасьева она выступила с лекцией перед студентами. Состоялась и теплая встреча в университетском литературно-просветительском центре «Патриотика».

Екатерина Кирилловна родилась в семье дочери генерала, Героя Советского Союза Алексея Жадова — Ларисы Жадовой и фронтового поэта Семена Гудзенко. Того самого, кто поразительно написал в 1942-м:

После смерти Гудзенко, умершего в неполный 31 год, Лариса Жадова вышла замуж за Симонова, который удочерил ее маленькую дочь Катю. Отчество Кирилловна она получила от настоящего имени Симонова: по паспорту он Кирилл, но не выговаривал это слово из-за природной картавости, поэтому изменил на более легкое Константин.

Сейчас Екатерина Симонова-Гудзенко — главный хранитель архива писателя. Гомельская встреча профессора вылилась в большой разговор о судьбах близких ей и ее семье людей, так или иначе связанных с Гомельской землей и Беларусью.

«Всё в жизни концентрируется на отдельных личностях. В этом смысле мы все друг с другом связаны. Связывает нас Великая Отечественная война. Отец начинал войну в Беларуси. Это рассказано в его дневниках «Разные дни войны», в романе «Живые и мертвые».

Еще в 60-годах прошлого века Константин Симонов писал, что лучшая память о наших погибших соотечественниках — сохранение старых артиллерийских орудий, танков и установка мемориальных досок с именами солдат Великой Отечественной войны. Кстати, мало кто знает, но он резко высказывался в прессе против скульптуры «Родина-мать» на Мамаевом кургане. Почему-то своим мечом она грозит России, да и сам памятник громадный, фронтовики его не любят.

Когда в августе 1979 года Константин Михайлович умер, в газете «Правда», не получив согласия семьи, сообщили о том, что похороны состоятся на Новодевичьем кладбище. У папы, мягко говоря, было неоднозначное отношение к этому кладбищу, он не хотел обрести там последний покой. А мама знала, что по-другому похоронить отца, Героя Социалистического Труда, крупного писателя и общественного деятеля, не дадут. Тем более что был пример с Георгием Константиновичем Жуковым: маршал хотел найти упокоение на кладбище в родной деревне, на холме, там, где лежит его мать. Но к этому никто не прислушался, Жукова похоронили на Красной площади.

У нас была настоящая детективная операция. Папин юрисконсульт, а надо сказать, он умел всё, через неделю получил урну

с прахом Константина Михайловича, и мы с ней на двух машинах рано утром всей

семьей выехали из Москвы. За нами двигался эскорт из черных «Волг», который отстал только в Смоленске. А мама всё заранее просчитала и пригласила на Буйничское поле военкома города Могилева. Уже потом, когда стало понятно происходящее, ему стало плохо. Но завещание отца мы исполнили, развеяли прах над полем. Когда вернулись из Могилева, мама отправилась в ЦК к Зимянину (секретарь ЦК КПСС, курировал идеологические вопросы — прим. автора) и рассказала о произошедшем.

О том, что прах Симонова развеян над Буйничским полем, первым рассказал Василий Михайлович Песков. Об этом подробно написал и мой брат, Алексей Симонов.

Это одна из нитей, а лучше сказать — канат, который связывает нашу семью с белорусской землей. Кроме того, мой дед по материнской линии Алексей Семенович Жадов начинал войну в Беларуси, и именно в Гомельской области. То есть наши связи очень тесные.

...Об отношении Симонова к войне. Отец оставлял нетронутыми свои фронтовые

записи, но комментировал их исходя из дня сегодняшнего. В 60-е годы он переосмыслил то, что произошло, прочитав огромное количество документов и свидетельств участ­ников войны. Он написал: главная вина Сталина в том, что он создал атмосферу, когда десятки людей, обладавших документами, не имели возможности доказать главе государства масштаб опасности и не располагали правами, чтобы принять достаточные меры для предотвращения войны. Например, в 1938 году был арестован Александр Лизюков...»

Гомельчанин, красный командир Лизюков окончил военную академию имени М. В. Фрунзе, был, как говорили, танкистом до мозга костей. В феврале 1938 года его, командира танковой бригады имени С. М. Кирова, арестовали по ложному обвинению в участии в антисоветском заговоре и вредительской деятельности по подрыву боевой мощи Красной армии. С позиции сегодняшнего дня было абсурдное обвинение: якобы во время парада он собирался на танке наехать на Мавзолей, где находился Ворошилов. 22 месяца Александр Лизюков провел в тюрьме, 17 из них — в одиночной камере. В декабре 1939 года военный трибунал его оправдал. А 5 августа 1941 года полковнику Александру Ильичу Лизюкову, одному из самых первых в Великой Отечественной войне, было присвоено звание Героя Советского Союза. Формула награждения: за умелое руководство боевыми действиями войск в районе Борисова и за личный героизм.

Иван Афанасьев, внучатый племянник Александра Лизюкова, хорошо знает биографию героического родственника: «Свой первый бой с гитлеровцами Лизюков принимает 26 июня 1941 года под Борисовом, где случайно оказался, направляясь в поезде к новому месту службы в Минск. Из окруженцев он формирует боеспособные подразделения, которые останавливают врага и десять дней держат переправу на Березине, вызывая восхищение Константина Симонова — попутчика Лизюкова в поезде. Именно Лизюкова и сражение на Березине Симонов вспомнит в очерке „Июнь — декабрь», который написан 31 декабря 1941 года по горячим следам разгрома гитлеровцев под Москвой».

Александр Лизюков отличился в боях за Москву, командуя Первой мотострелковой дивизией. Потом командовал танковым корпусом, а в критические дни июля 1942 года был назначен командующим 5-й танковой армией и погиб под Воронежем.

Вот что рассказал Константин Симонов в своих «Ста сутках войны»: «Полковник Лизюков, на моих глазах наводивший порядок под Борисовом, погиб через тринадцать месяцев после этого, в июле 1942 года, в районе Большой Верейки, в сорока километрах северо-западнее Воронежа, в должности командующего только что сформированной танковой армией. Он погиб в тяжелых и неудачных для нас боях, пытаясь ударом во фланг остановить наступление немцев и облегчить наше положение на Воронежском направлении. Его гибель носит на себе трагический отпечаток и произошла при обстоятельствах, не до конца известных.

...Перед войной Лизюков был заместителем командира 36-й танковой дивизии, в которую, видимо, и ехал, когда мы встретились с ним в вагоне. После этого я виделся с ним еще два раза: один раз в Москве, когда его вызывали для назначения на корпус, и второй раз накануне его гибели, на Брян­ском фронте. Я столкнулся с Лизюковым накоротке у хаты оперативного отдела; я шел туда, чтобы узнать, как проехать в действовавшую на этом участке фронта Башкирскую кавалерийскую дивизию.

— Что вы здесь делаете? — коротко спросил меня Лизюков.

Я ответил.

— Давайте сперва съездим ко мне, — сказал он. — У меня тут на полчаса дел, через полчаса будьте у моей машины.

Через двадцать пять минут я был там, но Лизюкова уже не было. Он уехал несколько минут назад. Лишь через несколько дней, вернувшись из Башкирской дивизии и узнав о гибели Лизюкова, я вспомнил его хмурое, расстроенное лицо в короткую минуту нашей последней встречи. А впрочем, допускаю, что все это мне только показалось. Когда мы вспоминаем о последних встречах с вдруг ушедшими от нас людьми, нам часто задним числом кажется, что на их лицах уже лежала в те минуты печать предчувствия своей гибели».

Осенью 1943-го военный корреспондент газеты «Красная звезда» Константин Симонов вместе с наступающими вой­сками Красной армии оказался на территории бывшего Тереховского района Гомельщины. На пепелище деревушки Уть он услышал потрясающую историю, которую записал со слов местного жителя и передал в редакцию по телеграфу. Герой его очерка — 95-летний старик Кирилл Кривенков, отказавшийся скрыться в лесу перед приходом немцев, которые сожгли деревню.

«Ход в избу к Кириллу Матвеевичу был один — через двор. Когда первый немец вбежал во двор, то старик, стоявший с вилами наготове у самой калитки, молча размахнулся и ударил немца вилами... Вслед за ним во двор вскочили еще четыре немца. Видимо, годы все-таки сделали свое: рука Кирилла Матвеевича дрогнула и, размахнувшись во второй раз, он не успел никого поддеть на вилы. Четыре немца повалили его и стали выкручивать и ломать ему руки. Один из немцев вставил дуло револьвера старику в ухо и выстрелил в него. Потом они втащили несколько пуков соломы в хату и запалили ее...

Так и застали вернувшиеся через полчаса крестьяне на дворе рядом с пылавшей хатой два мертвых тела — лежавшего в луже крови запоротого вилами немца-факельщика и мертвого, со сломанными руками Кирилла Матвеевича, растянувшегося на спине во весь свой огромный рост

посреди своего двора.

Ему было 93 года, когда пришли немцы, и 95, когда он свел с ними свои последние счеты. Он пожертвовал своей старой жизнью, чтобы взять с собой в могилу одного из врагов, надругавшихся над землей, на которой он столько лет жил, не покладая рук работал и которую любил великой любовью труженика и патриота, хотя, наверное, никогда в жизни ни разу не произнес этого слова.

Это было в деревне Уть Тереховского района Гомельской области, на многострадальной земле Белоруссии в осенний, пахнувший дымом пожарищ день, когда эта земля снова стала нашей».

Трагическую историю Ути, благодаря Симонову, узнала вся большая страна.

«Мне немного обидно, когда говорят, что я пропагандирую Симонова и совсем не рассказываю о Гудзенко, — отметила Екатерина Симонова-Гудзенко. — Во-первых, я не занимаюсь пропагандой Симонова. Да, мой родной отец Семен Гудзенко, но когда его не стало, мне было только два года. С шести лет меня растил Константин Михайлович, которого я не сразу стала называть папой. Но так получилось, что он был мне даже ближе, чем мама. Однако это не означает, что я забыла о Семене Петровиче».

---

Екатерина Кирилловна прочитала потрясающие стихи Гудзенко, написанные на войне:

К тому же времени относится и его хрестоматийное «Мое поколение»:

Екатерина Кирилловна рассказала: «В прошлом году после публикации стихов Семена Петровича Гудзенко в „Российской газете“ в редакцию пришло интересное письмо. Одна читательница сообщила, что записала рассказ одной очень пожилой женщины из ее военного детства. В первую военную зиму в их дом принесли красноармейца с тяжелым ранением в живот. Согласно документам, это был Семен Гудзенко. Факт стал известен нам только теперь, до этого ни я, ни моя мама подробностей не знали».

Известно, что в июле 1941 года студент Московского института философии, литературы и истории Семен Гудзенко записался в отдельную мотострелковую бригаду особого назначения. Она была сформирована для разведывательных и диверсионных действий на оккупированной территории. В феврале 1942-го Гудзенко был ранен осколком мины. После госпиталя был признан негодным к строевой, работал военным корреспондентом в фронтовых газетах. Судьба отпустила ему только три десятилетия жизни. В 1953-м году поэт умер после двух тяжелых операций.

Семейная история от Екатерины Симоновой-Гудзенко: «Моя мама была под стать своему отцу, Алексею Семеновичу. Они часто спорили, никто никому не хотел уступать:

— Я тебе сказал!

— А я тебе говорю так!

Когда мама сказала дома, что выходит замуж за Семена Гудзенко, дед поехал жаловаться в Союз писателей... Константину Симонову: мол, дочь довели до такого состояния, что она выходит замуж за поэта!

А когда родилась я, вся семья нормально жила вместе».

Вот такие интересные повороты бывают у судьбы.

Нельзя не сказать еще об одном. В 1942-м году 20-летнего Семена Гудзенко заметил Илья Эренбург, прошедший, кстати, фронтовыми дорогами через Гомель. А спустя 10 лет Семен Гудзенко заметил 20-летнего Евгения Евтушенко, чьи корни — на нашей, Гомельской земле. Так много лет назад соединились души людей, оставивших яркий след в истории.

...Александр Лизюков, хотя и любил поэзию, поэтом не стал. Он был профессионалом военного дела и настоящим человеком. Он жил как герой и сражался как герой. В 2009 году, спустя 67 лет после гибели, генерал Лизюков был с почестями перезахоронен в Воронеже. По словам его внучатого племянника Ивана Афанасьева, в тот день 7 мая у мемориала Славы незримо стояли не только Воронеж и Гомель, но вся Россия и вся Беларусь.

Живая человеческая память — вот что роднит всех нас, потомков людей, так много сделавших для Отечества в самые страшные для него дни.