Церковные часы остановились за четверть часа до полудня. Из блокнота военного журналиста в Донбассе

Города и села прифронтовой зоны можно вычислить даже с завязанными глазами. Они дают о себе знать хлопаньем сорванных листов пластика, грохотом кровельного железа и посвистом запутавшегося в скомканных проводах ветра.

А еще затронутое войной человеческое жилье несложно определить по запаху хронического пепелища. Он настолько едок, что перед ним бессильны мартовские сквозняки и метла дворника.

Разноголосицу кровельного железа я впервые услышал в центре города Кировское. Она исходила от сваленных в кучу оглодков церковных куполов. Несмотря на дождь, груда искореженных конструкций пахла все тем же пожарищем.

И уж совсем бесприютными выглядели развешенные, словно для просушки, колокола, которые роняли на тротуарную плитку зеленые слезы. Казалось, они оплакивали убиенных прихожан и хозяйку свечной лавки. Это о ней сумеречного вида церковный сторож сказал, что по доброте души своей женщина была наместником ангела на земле.

Православному храму Иловайска, можно сказать, повезло. Предназначавшиеся его куполам снаряды приняла на себя усадьба священника. Но пока одни тушили пожар, другие очищали подвал от съестных припасов. Заодно лихие людишки унесли собственность матушки – звонкоголосого петуха.

Обо всем этом мне рассказала обосновавшаяся у церковной калитки старуха-нищенка. У нее в глазах плескалась такая вселенская скорбь, что я без сожаления расстался с предназначенной на черный день сотней.

И вообще, если честно признаться, я предпочитаю общаться со сторожами, завсегдатаями паперти и трудниками – так именуют всякого, кто за тарелку похлебки и угол готов поработать на благо церковной общины. Как правило, эти люди прибиваются к храму в поисках хлеба насущного и утоления душевной жажды.

И следовательно – более искренни.

Трудника Михаила храма Ионна Кронштадтского можно принять за обрядившегося в рабочую куртку настоятеля, на худой конец – пономаря. Однако бетонной твердости мозоли на протянутой для рукопожатия ладони опроверг­ли принадлежность нового знакомого к церковной аристократии.

Узнав, кто я и за чем хорошим пожаловал, Михаил сообщил, что батюшка Александр сейчас в отъезде и что если меня поджимает время, то он готов побыть в роли экскурсовода.

– Я только перекурю на улице, – добавил трудник.– В церковной ограде табачок не приветствуется.

Михаил оказался знающим гидом. По крайней мере, не путал имена и с первой попытки назвал даты бомбардировок западного пригорода шахтерской столицы – поселка Трудовские.

– Первая прилетка, – вспоминает трудник, – особого вреда храму не причинила. Снаряд сделал лишь в церковном дворе воронку внушительного размера... При последующем обстреле нам тоже пофартило. На пути летевшего в храмовое окно фугаса оказалась белая акация...

Однако везенье закончилось 25 августа 2014 года в 11.45. Именно на этих цифрах застыли стрелки висевших в пономарне часов.

– Отец Александр, – продолжает трудник, – как чувствовал приближающуюся беду. За несколько дней до роковой бомбардировки перенес в глубокий подвал под храмом наиболее ценные святыни. Все остальное, включая утварь, сгорело.

Познания трудника в истории колеблются на уровне школьной программы. К слову, получил он их именно здесь, за церковной оградой, где до лета 2014 года росла белая акация.

– Этому зданию, – объяснил Михаил, – без малого полтора века. Построили его для помещика Карпова. С приходом советской власти на фасаде появилась вывеска: «Средняя школа № 102».

А когда в поселке возвели новую, бывшую помещичью усадьбу на баланс приняла церковная община...

Первую службу в 1989 году правил отец Иоанн Бутов, чьи заслуги мои земляки отметили мемориальным комплексом.

Есть во дворе еще один памятник. На нем надпись: «Воинам Советской Армии, замученным в период 1941–1943 годов». По рассказам старожилов, здесь гитлеровцы устроили временный концлагерь. Сколько всего бедолаг завершили жизненный путь на околице шахтерской столицы, известно лишь небесам.

И вот теперь, по истечении многих лет, война вновь пришла в поселок. Ее следы повсюду: на конечной стоянке автобусов и тихой улице, куда фасадом выходит бывшая помещичья усадьба.

– Били по нам вон с того бугра, – уточняет собеседник. – Теперь установки залпового огня обстреливают из укрытий, поэтому частенько застают людей врасплох. Ну, а сейчас приглашаю вас на территорию храма. Только глядите под ноги. Здесь недолго испачкать одежду о горелое дерево, или, чего доброго, угодить в подвал.

Только теперь заметил, что идущий рядом поводырь заметно прихрамывает. Перехватив мой вопрошающий взгляд, неохотно объяснил:

– Случайно попал под снаряд. Как и многие мои земляки. Иду мимо больницы, только поравнялся с центральным входом, как неведомая сила швырнула меня на тротуар. Вспышка и сразу же – полнейшее затмение солнца. Очнулся уже вот с этой штуковиной...

Михаил щелкает себя по бедру, но звук такой, будто железобетонный палец вошел в соприкосновение с кованым щитом рыцаря-крестоносца:

– В итоге ушел на заслуженный отдых задолго до пенсии. По закону вроде бы инвалид, фактически же выброшенное на обочину автомобильное колесо.

– Признаки истощения на вашем лице не видны...

– Это спасибо Господу и отцу Александру. Первый указал дорогу в обитель, второй дал шанс заработать кусок хлеба насущного.

Вспомнить о вместительном подзе­мелье под бывшей помещичьей усадьбой отца Александра заставили участив­шиеся в последнее время бомбардировки. Чудом сохранившийся и затем отремонтированный притор не может вместить всех жаждущих снискать заступничество и помощь небес. Тем более что таковых все больше и больше.

– Восстановление кровли тоже находится в ближайших планах, – продолжает Михаил.– Но она способна зашить от дождя, снега, а не от фугасов. Конечно, снаряд особо тяжелого калибра способен пробить железобетонное перекрытие, но оно спасет в случае прямого попадания мины.

За годы войны я неоднократно обращался к теме поврежденных храмов, побывал практически во всех городах и селах Донбасса, через которые прошелся громоподобный жернов сражений. Поэтому с полной уверенностью имею право заявить, что церковь Иоанна Кронштадтского является уникальной в ряду ей подобных.

– По сути дела, – говорит в заключение увечный экскурсовод, – наш храм представлен в двух уровнях. В часы затишья служба будет правиться наверху, а при бомбардировках – в подземелье... Здесь, пожалуйста, осторожнее. Наши ребята по брошенным поверх арматуры доскам передвигаются наперегонки со сквозняками, а вы – человек новый, к таким вещам малопривычный.

С «ребятами» я чуть позже пообщался. Человек восемь. Во время обеденного перерыва набились в уцелевшую клетушку. Матерые мужики и совсем молодые парни. Кормятся здесь же, при храме. И считают тарелку растительного супа достаточной платой за труды тяжкие. Говорят в один голос: «Пусть лучше батюшка тратит пожертвования на стройматериалы».

Слазил я и в подземелье. Оно по самый венец из арматурных прутьев наполнено могильным холодом и всепроникающим перегаром огня. Но придет день и здесь воцарится запах восковых свечей. Они будут эхом мерцать в зрачках тех, кто придет сюда попросить Господа о даровании мира земле Донецкой.