Земля Сергея Айваседа. Свободный ветер тундры
03.09.2021Легкий дюралевый катер уверенно выруливал на простор Айваседапур. Мы с моим другом, первым директором филиала объединения «Белоруснефть» в Западной Сибири Николаем Новиковым, давно мечтали забраться в верховье этой приполярной ямальской реки в стойбище местных лесных ненцев.
И вот в погожий день первых чисел сентября это приключение свершилось. Сопровождал нас в этом путешествии работник местной фактории «Кар-Нат» Евгений Монастырский. Низкое тесное небо распрямляло плечи, открывая всю красу таежной Айваседапур. Любая дорога – рассказчик. Вот по глянцевой коже притихшей реки, сияющей скачущими бликами, пробежала дрожь, под ней заходили водяные мускулы – это песчаные перекаты. На высоком берегу, покрытом мелким бело-серым, похожим на ржаную муку, песком лежит волнистая рябь. Здесь это называют свеем. Ветер свевает песок в эту рябь. Поэтому и слово такое «свей». После трехчасового пути Айваседа начала сужаться и еще больше мелеть. Из воды то здесь, то там поднимались пригнутые течением вершины топляков. Дикая, могучая природа, окружавшая нас, заключала в себе неисчислимые богатства. И как бы нарочно, для лучшего сохранения своих сокровищ, она приняла суровые, неприступные формы. У природы много способов убедить человека в его смертности.
Сергей Айваседа рассказал, что ненцам разрешены традиционные промыслы в местах проживания, не охотятся они только на медведя
Монастырский уже более двадцати лет жил в этих местах и по долгу службы постоянно общался с аборигенами – лесными ненцами.
– Тот огромный объем нефтедобычи, что осуществляется в этих краях, – благо для всей России и беда для малых народов Сибири, – рассуждал по дороге Евгений. – Уходит зверь, сокращается его численность. Мелеют реки и озера. Ведь вместо миллионов тонн добываемой нефти в землю закачиваются те же миллионы тонн воды таежных рек и озер! При натиске нефтяных компаний одни из ненцев вынуждены покидать свои исконные места проживания и промыслов и уходить в пока недоступные участки тайги. Другие ассимилируются в поселках и городах. Нарушены, а то и вовсе исчезают традиционные промыслы, элементы древней культуры северных народов.
Прошу Евгения рассказать о роли факторий. Образованы они вне границ населенных пунктов – в местах традиционных промыслов ненцев. Это, по сути, созданная государством система субсидий для жизнеобеспечения и определенных социально-бытовых условий местного населения. И, как подчеркивается, это абсолютно социально ориентированный проект, его задача не получить прибыль, а помочь тундровикам.
Жители фактории «Кар-Нах» – это ненцы, постоянно проживающие в своих стойбищах в еще труднодоступных таежных местах. Именно в одном из таких стойбищ, где еще в какой-то степени сохранились остатки быта и культуры лесных ненцев, мы и планировали побывать в этот день. Здесь на огромной территории проживает только около ста семей, а это не более пятисот человек. С главой одной из таких семей Сергеем Айваседа мы и договорились встретиться здесь, в устье таежной речушки.
Быт тундровиков с войлочными матрасами для сна на земле, низким столом для приема пищи и металлической печкой-буржуйкой сочетается с линолеумом на полу, телевизором и еще кой-какой техникой
Сергей на своем «Крыме» причалил всей семьей: с женой Татьяной, дочерью – пятиклассницей Оксаной, сыновьями – первоклашкой Сергеем и дошкольником Владиком. Фамилия у Сергея – Айваседа. Почти все местные обитатели носят родовые фамилии Пяк и Айваседа и приходятся друг другу близкими и дальними родственниками. Рыжеголовая, рысьеглазая детвора повела себя по-хозяйски: осмотрела наше обмундирование и запасы. Владик, на которого я навел объектив своего фотоаппарата, в ответ начал фотографировать меня мобильником.
Дорога к стойбищу семьи Айваседа пролегала по узкой мелководной реке. Где-то через полчаса путь наш перегородил легший от берега к берегу огромный кедровый ствол. Настало время оглядеться. Пространство вокруг представляло собой типичный лесотундровый ландшафт: редколесную равнину с травянистыми болотами – лайдами, поросшими кустарником, мхом и лишайниками. На водоразделах возвышались сосны и белели тонкоствольные березы. Отсюда мы отправились к стойбищу, где добровольными нашими гидами стали старшие дети – Оксана и Сергей.
– А это наша избушка, – с гордостью говорит Сергей-младший, показывая на деревянный четырехстенок, выстроенный отцом на небольшом возвышении. – А это папа веранду построил.
«Веранда» – пристройка у входа в дом из горбыля и брезента. В ней, в вечной мерзлоте, вырыта яма – семейный холодильник для нехитрого провианта таежников. Сегодня он пополнится привезенными нами продуктами и подстреленными хозяином утками-шилохвостами. Рыбу здесь не хранят, а при необходимости идут к запруде. Источник пополнения семейного дохода кроме пойманной рыбы также сбор ягод и особенно охота. Боровая птица, пушнина. Недавно нашел тропу, по которой ходит лось, рассказывал Сергей, решил поставить петлю. Подобный вид охоты на большой земле карается длительными сроками заключения. В местах проживания ненцев им разрешены их традиционные промыслы. Не охотятся ненцы только на медведя. Апай – «хозяин», «дядюшка» – для них священное животное. Правда, Сергею приходилось пару раз убивать медведя, но это только в случаях, когда зверь нарушал негласный закон тайги – охотился на домашнего оленя, приходил в стойбище.
Юные таежные обитатели Оксана и Сергей продолжили экскурсию по своим владениям. На территории стойбища кроме «избушки» еще чум. Это бывшее жилье семьи Сергея, которое используется под кладовую. Рядом японская дизель-электростанция. Наши юные экскурсоводы показывают вырытую в земле печь, где мать печет хлеб, и установленный на полутораметровых столбах деревянный настил, где зимой подальше от зверья хранятся продукты. Невдалеке – расчищенное от кустов место, где при необходимости приземляется вертолет. Рядом огород, здесь семья Айваседа выращивает картофель. Вегетационный период в Сибири увеличивается за счет бесконечного летнего солнцестояния, а бедную песчаную почву ненцы удобряют… рыбой, кусочки которой кладут в каждую лунку при посадке клубней.
За территорией стойбища большое озеро. По зеленоватому цвету воды видно, что мелкое, кормовое. Значит вволю должно быть уток, гусей. Лебеди есть, только ненцы эту птицу не любят. Это в русских сказках и легендах: «царица-лебедь», «царственный», «благородный». А тундровики говорят о жестокости лебединых пар, беспощадно уничтожающих яйца и выводки других, соседствующих с ними на болотах и озерах птиц. Так что на охоте ненцы не брезгуют добыть и лебедя.
Но есть в лесотундре самое главное для местных жителей животное. Даже у лесных ненцев, у которых не такие большие стада, как у тундровых, всегда есть олени. Они их используют в значительной степени для питания, для производства одежды, в меньшей – в транспортных формах. Но, тем не менее, самым основным для ненцев остается домашнее оленеводство, для них главное то, что они оленеводы. Олень для аборигенов – самое крепкое связующее звено между этим и потусторонним миром. Он кормит, одевает, возит, а потом «переправляет» душу хозяина в специально отведенное место.
В хозяйстве Сергея Айваседа всего десять оленей. Зимой он использует животных как тягловую силу, а как только начинает таять снег, переводит на пастбище, где они кормятся по ночам. «Летом олений пастух – гнус», – говорят ненцы. Поэтому на стойбище в рост оленей строят навесы, плоские крыши покрывают берестой или, как у Сергея, выменянным где-то на промыслах бурукрытием. Внутри этих сооружений устраивают дымокур из древесных гнилушек и грибов-наростов. Спасаясь от укусов, животные сами приходят сюда. В короткий период между сезоном беспощадного гнуса и началом зимы олени нагуливают жир в тундре.
…Хозяйка Татьяна уже приготовила чай и приглашает нас к столу. В «избушке» причудливый быт тундровиков с войлочными матрасами для сна на земле, низким столом для приема пищи и металлической печкой-буржуйкой сочетается с линолеумом на полу, телевизором и еще кой-какой бытовой техникой на полках, прикрепленных к стенам.
Сергей называет жену не «жена», не «Таня», только «она». Таня лет на десять старше Сергея. Трудно сегодня найти жену в чум, говорит Сергей. Молодые девчата всеми правдами и неправдами устраиваются где-нибудь в деревнях или поселках. Что будет с детьми Сергея и Тани, они не знают. Пока с ними останется дошкольник Влад, а Оксана с Сергеем учатся в интернате в Харампуре, селе километрах за сотню от стойбища. Приезжают только на каникулы.
Останется ли кто-либо из них «в чуме», неизвестно. Но заметно, что дети перенимают опыт родителей. Я видел, как даже самый младший Влад обращается с лодкой, выполняет двойной морской узел, когда привязывает ее к кусту на реке, как, взяв под мышку спиннинг, на зависть взрослым забрасывает блесну.
За столом Сергей рассказывает о рыбалке и охоте. Сетует, что любимого ямальского муксуна совсем мало стало в большой реке. Жалуется на нефтяников, которые зимой на вездеходах добираются даже до пастбищ его оленей. Однажды на его глазах даже убили одного из них. Когда Сергей попытался подойти к вездеходу, то из открывшегося окна увидел дуло карабина.
Не в первый раз спрашиваю у северных жителей – ненцев, хантов: зачем вам оленеводство? Люди, с которыми знакомишься, чаще всего говорят – это свобода, это воля. Потому что они чувствуют себя в этих бескрайних просторах свободными. И мне кажется, что этот свободный ветер тундры помогает им выжить.
…Солнце в эти осенние дни заходит уже быстро, поэтому нам надо прощаться. Я прощался с гостеприимными хозяевами стойбища, смотрел в живые детские глазенки и не видел в них каких-то признаков уныния и одиночества. И думалось, что настоящее одиночество в городе, потому, что вокруг люди. Люди и больше ничего – ни леса, ни реки, ни облаков в небе. Представьте себе Землю без человека – гармония. Только человек не вписывается в эту гармонию. Мы привыкли, что для музыки нужны музыкальные инструменты, но это вовсе не значит, что без них музыка не существует. И я слышал эту музыку первобытной тишины.