Предъявленный суровый счет

— Зовут меня Леонид Емельянович Скакун, я “хатынец”, — так отрекомендовался высокий человек пенсионного возраста. И в редакционном кабинете словно пахнуло пламенем воспоминаний.
...14 мая 1943 года в деревню Кобылево тогдашнего Василевич-ского (ныне Речицкого) района прибыло около трехсот эсэсовцев и полицаев. Они оцепили деревню, стали выгонять всех местных жителей, невзирая на их возраст и болезни, заставляли двигаться в центр села. Дома вспыхивали факелами.
— Накануне того рокового дня мы вернулись из лесу, переночевали дома, — рассказывает Леонид Емельянович. — Утром мама сказала нам с Володей, младшим братом, пойти и вскопать грядку, чтобы хоть что-то посадить. Взяли лопату и пошли за сарай. Через какое-то время услышали, что вся деревня всполошена. Прибегает мама с трехлетней Нинкой на руках. И та плачет (я теперь это и во сне вижу) не как капризный ребенок, а словно вмиг повзрослевший человек, предчувствующий трагедию. Слезы — как горошины. Мама сказала: “Сыночки, прячьтесь, мы потом с Нинкой к вам придем...” Это были ее последние слова. Мы с братом отбежали метров за сто от сарая и спрятались в борозду. Ждали и по-детски надеялись, что мать придет.
Моего собеседника буквально колотит от жутких воспоминаний, он принимает валидол. А я прокручиваю в памяти кадры фильма о войне “Иди и смотри”, снятого Элемом Климовым по “Хатынской повести” Алеся Адамовича. Вот он, передо мной, живой свидетель еще одной белорусской Хатыни. И ему, как и главному герою фильма, пришлось в 11-летнем возрасте увидеть жуткие последствия расправы гитлеровцев, пепелище, оставшееся от родной деревни и ее жителей. Пепелище, в котором остались мать и сестренка. Такое не проходит бесследно.
— До осени 1943-го мы находились в куренях у партизан, в Короватичах. А в начале 1944 года меня определили в Бабичский детский дом. В первый послевоенный год поступил в ремесленное училище в городе Советске Калининградской области, — рассказывает о поворотах своей судьбы Леонид Емельянович. — Распределился на целлюлозно-картонный комбинат. А потом завербовался в Иркутскую область, работал на железнодорожной станции. Помотало меня по стране! Поработал на лесоповале под Петрозаводском, отслужил в армии в Горьков-ской области. На Кемеровщине работал геофизиком. Только в 1966-м вернулся в Гомель. Инвалид второй группы по общему заболеванию.
Что и говорить, война жестокой отметиной прошла сквозь сердце этого человека. Не дай Бог никому пережить подобное! В последние годы, видя, сколько внимания в нашей стране уделяется участникам войны, семьям погибших, Леонид Емельянович вознамерился добиться, чтобы и на таких как он свидетелей массовых расправ с мирными жителями обратили внимание. Он считает, что его нахождение во время трагедии в своей деревне можно квалифицировать как нахождение в “месте принудительного содержания”. “Гражданин, которого во время войны вывезли на принудительные работы в Германию, сейчас имеет льготы. А мы, хатынцы, помогали партизанам, потеряли своих родных, чудом уцелели и не имеем никаких льгот. Несправедливо,” — убежден Леонид Емельянович. Однако ответ из Белкомархива разъясняет, что статус мест принудительного содержания имеют тюрьмы, гетто, различного рода лагеря, камеры предварительного содержания. “Ваша деревня, испытавшая судьбу Хатыни и сотен других деревень Беларуси, была местом уничтожения людей. Научно-квалификационная комиссия не вправе квалифицировать ее как место принудительного содержания”, — говорится в ответе.
В прошлом году написал Леонид Емельянович письмо и в Министерство труда и социальной защиты Республики Беларусь. Получил ответ из управления социальной поддержки ветеранов и инвалидов, в котором говорилось о работе по совершенствованию системы социальных льгот, поскольку в связи со сложившейся экономической обстановкой в стране возникают проблемы с реализацией уже установленных льгот. Но ответ этот Скакуна не удовлетворяет.
— Обидно и больно, — подытоживает мой собеседник. Не пытаюсь что-то говорить ему в противовес. Человеку необходимо разделить с кем-то свою боль, почувствовать поддержку. К сожалению, не во всех инстанциях Леонида Емельяновича выслушивали. Было, одна из ответственных работников заявила: “Нечего к нам обращаться, ты не был у бауэра, не был в гетто, не был в
концлагере...”
Не станем взвешивать на весах, кто во время войны пострадал больше. Фактически вся наша республика, каждая семья имеет кровоточащие, незаживающие раны. К примеру, у председателя областной организации Белорусского общественного объединения ветеранов Михаила Васильевича Игнатенко отец погиб на фронте и пятеро детей остались без кормильца. И таких семей сотни тысяч.
Понятно стремление 73-летнего человека в преддверии великих дат в истории государства напомнить о судьбе своей деревни, своей семьи, о горе и страданиях, причиненных фашистами (примечательно, что Германия признала моего собеседника потерпевшим и в ноябре 2003-го выплатила ему компенсацию). “Я надеюсь, что и у нас в республике обратят внимание на хатынцев”, — говорит Леонид Емельянович. Осуждать его, думаю, мы не вправе.
Пыталась я навести справки, сколько же у нас в области таких, как Скакун, хатынцев. Но такой информации нет. Вероятно, не у всех свидетелей преступлений нацистов имеются и соответствующие подтверждающие документы. У моего собеседника они есть. Общаясь с этим человеком, убедилась в одном: предъявленный им счет — счет войне.
... В фильме “Иди и смотри” есть потрясающие заключительные кадры, когда главный герой, поседевший мальчишка, стреляет в портрет Гитлера. И лента истории начинает молниеносно откручиваться назад, возвращая нас в довоенное время. Но, к сожалению, в реальности жизнь и судьбу заново не переписать...
“Началась дикая расправа. Сначала были отобраны мужчины, загнаны в дома и на глазах их жен, матерей и детей расстреляны и сожжены. После этого немецкие злодеи и их приспешники приступили к уничтожению остальных. Престарелых старух, женщин с грудными младенцами и подростков загоняли по 20 — 30 человек в отдельные дома, бросали в них гранаты и поджигали. Стон, плач и душераздирающие крики стояли над деревней Кобылево 14 мая 1943 года. Матери падали на землю, целовали извергам сапоги и молили пощадить их детей. Но с хладнокровием садистов немецкие солдаты разбивали прикладами головы беззащитных людей, бросали детей в огонь, прикалывали штыками ползающих раненых...
Всего на этот раз отряд СС совместно со своими пособниками расстрелял и сжег 1050 человек...”
Из сборника документов “Преступления немецко-фашистских оккупантов в Белоруссии 1941 — 1944.”