Представляем собеседника
Евгений Эдуардович ШЕТИХИН родился в Минске в 1960 году. Художник. Работает в уникальной авторской технике — смеси живописи и скульптуры. Его работы с успехом выставлялись в Беларуси, России, Польше, странах Балтии, Италии, Германии, США, Китае. Многие произведения находятся в музеях Европы, частных коллекциях известных политиков, звезд шоу-бизнеса. Живет и работает в Речице.
Сапожник без сапог
— Говорят, у вас дома есть всего одна ваша работа — с ликом Христа. Почему именно она?
— Это первая моя картина, выполненная в смешанной технике. Своего рода талисман, который я оставлю семье. Работе уже лет 25, наверное. Всегда смотрю, в каком она состоянии. Рад, что за столько лет картина не нарушилась технологически. Значит, техника, которую я использую, не требует совершенствования. А ведь мои материалы исключительно белорусские — днепровский песочек и речицкая глина.
— Неужели за два десятка лет ни разу не было искушения продать эту единственную «домашнюю» работу? Или просто не предлагали?
— Предлагали. Но есть вещи, которые не продаются. С этой картиной связано несколько глубоко личных историй моей семьи, о которых я не буду рассказывать.
— И все-таки, отсутствие собственных картин в доме (кроме одной) — это что: принципиальная позиция или такой невероятный уровень востребованности у покупателей?
— С гордостью могу сказать, что мое творчество востребовано. Живопись и скульптура и по отдельности — чистая магия, а уж вместе — тем более. С глиной невозможно работать быстро. Это душа. Когда скульптурная часть работы выполнена, зримое поле покрывается в несколько слоев белым маслом, и дальше начинается живопись. Ты видишь только объемные контуры и расписываешь их как художник. Часто бывает, уже вроде закончил работу, а день-два вокруг нее походил, решил взять кисти и внести новые штрихи. Доработать. В общем, мои картины очень трудоемкие. Они продаются быстрее, чем я их делаю. Поэтому, когда мне надо показать что-то на выставке, собираю работы по всему миру: прошу владельцев дать мне их на время, чтобы выставиться, а потом возвращаю обратно. И если ко мне на вернисаже подходят с желанием купить ту или иную картину, то, как правило, ничем не могу помочь, потому что это уже проданные работы. Я сапожник без сапог.
— Люди нормально реагируют на просьбу отдать картину на выставку? Все-таки они стоят немалых денег, а на вернисаже всегда есть вероятность, что работу повредят.
— Если честно, не дают. Но это в основном люди из других городов, даже стран. Там и при транспортировке можно нарушить работу. Тем более что они относительно хрупкие. Вообще любое произведение искусства требует к себе бережного отношения. Когда прихожу в музеи и вижу, что работа какого-то мастера находится в плачевном состоянии, сердце кровью обливается.
— Есть картины, за которые вам стыдно?
— Возможно. Но это в прошлом. Считаю, каждый человек должен делать свою работу хорошо. Будь то художник, или пекарь, или политик. Нужно полностью выкладываться. Я трудоголик и максималист. Бывает, по 18 часов в сутки не выхожу из мастерской. Один раз поел, душ принял и вперед. Иногда в таком ритме живу месяцами.
Прозрачный народ
— Ваши работы есть у многих известных людей — политиков, музыкантов. Как они к ним попадали?
— Понимаю подтекст вашего вопроса. Да, многие художники, чтобы побыть в лучах славы знаменитостей, дарят им работы. Это имеет какой-то кратковременный пиар-эффект. У меня же была немного другая история. Мне очень нравятся Сьюзи Кватро, Владимир Мулявин, группы Scorpions, Smokie, «Машина времени». Поэтому была мечта с ними познакомиться, пообщаться в одной компании, запросто, как с обычными людьми. Она осуществилась. И я, конечно, подарил им свои работы. Но это был искренний душевный порыв, а не желание погреться в лучах чьей-то славы.
— Муки творчества вам знакомы? Так, чтобы порвать работу?
— Раньше, если картина откровенно не получалась, я ее в хлам разбивал. Было жалко, но со временем это чувство проходило. И я снова тащил себя к мольберту. А теперь, даже если картина сделана процентов на 50 — 60, однако вижу, что она не будет такой, как задумал, легко ее разбиваю. И ничего не чувствую. От нее остается материал, я его собираю, добавляю новый и делаю следующую работу.
— Возникали мысли поэкспериментировать, использовать какие-то новые материалы, фактуры?
— Я много чего пробовал. Особенно в молодости, когда было много амбиций. Расскажу про один довольно смешной опыт. Как-то в годы перестройки собрал колоссальную по тем временам сумму — 300 долларов. За них мне привезли головку мрамора, потому что я хотел создать мраморного идола. Я изучил все об этом материале, начиная от Микеланджело — великого мастера, автора скульптуры Давида, до японских нэцке. Я горел этим. Так что даже когда поехал во Флоренцию с международной выставкой, не переживал о результате. Шел по мостовой и думал только о том, что эти камни мог в XV — XVI веках укладывать сам Микеланджело — он ведь был в бригаде каменщиков... И вот мне привезли мраморную болванку. Я сам сделал медные инструменты, как у древних мастеров, и был уверен в успехе. Но полчаса работы, один неверный удар, и... мрамор лопнул пополам.
— Я поняла, что вы очень восхищаетесь Микеланджело. Кого еще считаете выдающимися мастерами?
— Леонардо да Винчи, Рафаэля, испанца Дали. Из писателей — Данте Алигьери, Джованни Боккаччо. Вообще, мне кажется, итальянцы — лучшие. Знаете, что еще меня восхитило, когда был в Италии? Они очень гордятся своим прошлым. Многие семьи живут в домах, которым по 300 лет. Их дети играют на скрипках, рисуют, играют в футбол, выращивают виноград. Итальянцы помнят свои корни, чтут традиции. У них на стенах висят старые мечи. Не новоделы, а настоящие, с которыми воевали их предки.
— Белорусы, по вашим наблюдениям, чтут свои традиции?
— Да. В основном у нас закрепились религиозные праздники — Пасха, Рождество, Вербное Воскресенье. Из светских — Новый год, 8 Марта, День Независимости. Однако я бы хотел, чтобы в Беларуси по-настоящему отмечалось Купалье. Когда вижу венки на воде, понимаю: живет моя Родина. Это ведь наши корни. Наш национальный праздник, очень самобытный, колоритный, летний, сочный. Считаю, его надо праздновать намного шире, интереснее и сделать одним из главных в стране. Чтобы в эту ночь, полную тайн, мы все окунулись с головой в сказку. Чтобы двери всех музеев были открыты, звучали наши белорусские песни, на столах была вкусная традиционная еда. Чтобы молодые люди искали цветок папоротника, а по рекам плыли венки с огоньками. Я очень люблю белорусский народ — простой, чистый, даже прозрачный. Ему надо только поменьше головой крутить на Запад и Восток и понять, что все самое лучшее — здесь. Я частичка моего народа. Никак не отделяю себя от него. Здесь родился, здесь умру. И Речицу никогда ни на что не променяю.
Сапожник без сапог
— Говорят, у вас дома есть всего одна ваша работа — с ликом Христа. Почему именно она?
— Это первая моя картина, выполненная в смешанной технике. Своего рода талисман, который я оставлю семье. Работе уже лет 25, наверное. Всегда смотрю, в каком она состоянии. Рад, что за столько лет картина не нарушилась технологически. Значит, техника, которую я использую, не требует совершенствования. А ведь мои материалы исключительно белорусские — днепровский песочек и речицкая глина.
— Неужели за два десятка лет ни разу не было искушения продать эту единственную «домашнюю» работу? Или просто не предлагали?
— Предлагали. Но есть вещи, которые не продаются. С этой картиной связано несколько глубоко личных историй моей семьи, о которых я не буду рассказывать.
— И все-таки, отсутствие собственных картин в доме (кроме одной) — это что: принципиальная позиция или такой невероятный уровень востребованности у покупателей?
— С гордостью могу сказать, что мое творчество востребовано. Живопись и скульптура и по отдельности — чистая магия, а уж вместе — тем более. С глиной невозможно работать быстро. Это душа. Когда скульптурная часть работы выполнена, зримое поле покрывается в несколько слоев белым маслом, и дальше начинается живопись. Ты видишь только объемные контуры и расписываешь их как художник. Часто бывает, уже вроде закончил работу, а день-два вокруг нее походил, решил взять кисти и внести новые штрихи. Доработать. В общем, мои картины очень трудоемкие. Они продаются быстрее, чем я их делаю. Поэтому, когда мне надо показать что-то на выставке, собираю работы по всему миру: прошу владельцев дать мне их на время, чтобы выставиться, а потом возвращаю обратно. И если ко мне на вернисаже подходят с желанием купить ту или иную картину, то, как правило, ничем не могу помочь, потому что это уже проданные работы. Я сапожник без сапог.
— Люди нормально реагируют на просьбу отдать картину на выставку? Все-таки они стоят немалых денег, а на вернисаже всегда есть вероятность, что работу повредят.
— Если честно, не дают. Но это в основном люди из других городов, даже стран. Там и при транспортировке можно нарушить работу. Тем более что они относительно хрупкие. Вообще любое произведение искусства требует к себе бережного отношения. Когда прихожу в музеи и вижу, что работа какого-то мастера находится в плачевном состоянии, сердце кровью обливается.
— Есть картины, за которые вам стыдно?
— Возможно. Но это в прошлом. Считаю, каждый человек должен делать свою работу хорошо. Будь то художник, или пекарь, или политик. Нужно полностью выкладываться. Я трудоголик и максималист. Бывает, по 18 часов в сутки не выхожу из мастерской. Один раз поел, душ принял и вперед. Иногда в таком ритме живу месяцами.
Прозрачный народ
— Ваши работы есть у многих известных людей — политиков, музыкантов. Как они к ним попадали?
— Понимаю подтекст вашего вопроса. Да, многие художники, чтобы побыть в лучах славы знаменитостей, дарят им работы. Это имеет какой-то кратковременный пиар-эффект. У меня же была немного другая история. Мне очень нравятся Сьюзи Кватро, Владимир Мулявин, группы Scorpions, Smokie, «Машина времени». Поэтому была мечта с ними познакомиться, пообщаться в одной компании, запросто, как с обычными людьми. Она осуществилась. И я, конечно, подарил им свои работы. Но это был искренний душевный порыв, а не желание погреться в лучах чьей-то славы.
— Муки творчества вам знакомы? Так, чтобы порвать работу?
— Раньше, если картина откровенно не получалась, я ее в хлам разбивал. Было жалко, но со временем это чувство проходило. И я снова тащил себя к мольберту. А теперь, даже если картина сделана процентов на 50 — 60, однако вижу, что она не будет такой, как задумал, легко ее разбиваю. И ничего не чувствую. От нее остается материал, я его собираю, добавляю новый и делаю следующую работу.
— Возникали мысли поэкспериментировать, использовать какие-то новые материалы, фактуры?
— Я много чего пробовал. Особенно в молодости, когда было много амбиций. Расскажу про один довольно смешной опыт. Как-то в годы перестройки собрал колоссальную по тем временам сумму — 300 долларов. За них мне привезли головку мрамора, потому что я хотел создать мраморного идола. Я изучил все об этом материале, начиная от Микеланджело — великого мастера, автора скульптуры Давида, до японских нэцке. Я горел этим. Так что даже когда поехал во Флоренцию с международной выставкой, не переживал о результате. Шел по мостовой и думал только о том, что эти камни мог в XV — XVI веках укладывать сам Микеланджело — он ведь был в бригаде каменщиков... И вот мне привезли мраморную болванку. Я сам сделал медные инструменты, как у древних мастеров, и был уверен в успехе. Но полчаса работы, один неверный удар, и... мрамор лопнул пополам.
— Я поняла, что вы очень восхищаетесь Микеланджело. Кого еще считаете выдающимися мастерами?
— Леонардо да Винчи, Рафаэля, испанца Дали. Из писателей — Данте Алигьери, Джованни Боккаччо. Вообще, мне кажется, итальянцы — лучшие. Знаете, что еще меня восхитило, когда был в Италии? Они очень гордятся своим прошлым. Многие семьи живут в домах, которым по 300 лет. Их дети играют на скрипках, рисуют, играют в футбол, выращивают виноград. Итальянцы помнят свои корни, чтут традиции. У них на стенах висят старые мечи. Не новоделы, а настоящие, с которыми воевали их предки.
— Белорусы, по вашим наблюдениям, чтут свои традиции?
— Да. В основном у нас закрепились религиозные праздники — Пасха, Рождество, Вербное Воскресенье. Из светских — Новый год, 8 Марта, День Независимости. Однако я бы хотел, чтобы в Беларуси по-настоящему отмечалось Купалье. Когда вижу венки на воде, понимаю: живет моя Родина. Это ведь наши корни. Наш национальный праздник, очень самобытный, колоритный, летний, сочный. Считаю, его надо праздновать намного шире, интереснее и сделать одним из главных в стране. Чтобы в эту ночь, полную тайн, мы все окунулись с головой в сказку. Чтобы двери всех музеев были открыты, звучали наши белорусские песни, на столах была вкусная традиционная еда. Чтобы молодые люди искали цветок папоротника, а по рекам плыли венки с огоньками. Я очень люблю белорусский народ — простой, чистый, даже прозрачный. Ему надо только поменьше головой крутить на Запад и Восток и понять, что все самое лучшее — здесь. Я частичка моего народа. Никак не отделяю себя от него. Здесь родился, здесь умру. И Речицу никогда ни на что не променяю.
Дела депутатские
— Вы же родились в Минске. Как оказались в своей любимой Речице?
— Я родился, когда мама была на третьем, а папа на пятом курсе юридического факультета БГУ. Отца по распределению направили работать в Буда-Кошелево. А спустя два года он попал в Речицу. Так вся семья оказалась здесь. Мама начинала с адвокатской деятельности, потом стала судьей и в итоге долгое время трудилась председателем суда Речицкого района. А отец работал в прокуратуре, затем в партийных органах.
— Вот теперь у меня картинка начинает постепенно складываться. Потому что, когда я прочитала, что вы депутат Речицкого райсовета депутатов, причем очень активный и внимательный к людям, было не совсем понятно, как это может быть близко художнику.
— Конечно, в представлении большинства людей художник — это неформал. Однако это заблуждение. Представитель творческой профессии может быть прекрасным депутатом — помогать людям, которые в этом нуждаются. Не болтать, а делать. Тогда и краски будут ярче и воздух чище. Искусство ведь тоже должно затрагивать эмоционально. Например, захожу в Пекине в национальный музей, и после европейских выставок глаз отдыхает. Вижу на полотнах одухотворенные лица, горные хребты в цветах, шикарное небо. Вся история народа перед тобой как на ладони — просто сумасшедший заряд энергии. Да, может это не продается и это не интересно, не модно в Европе. Но это история народа, реальная жизнь китайской цивилизации, и мне это близко. Я, конечно, мог бы бросить на своих картинах тень траура, какой-то сумасшедшей ностальгии. Но не хочу. Надо жить сегодняшним днем, реальностью. А она нормальная, рядом близкие и любимые люди, друзья. Мне не надо, чтобы от моих картин веяло холодом и чернотой. Ну а что касается моего депутатства, то для меня это большая честь. За меня голосовали люди. Я с ними встречаюсь. И вообще, самое большое счастье — помочь человеку.
Национальное достояние
— Ваши родители — юристы. В семье не обсуждалось, что вам неплохо бы пойти по стопам родных?
— Конечно, этот вопрос поднимался, но я сделал свой выбор. И, кстати, по папиной линии у меня дед был оперным певцом.
— Творческая жилка в него?
— Наверное. Хотя я с ним виделся очень мало. Но в каждую нашу встречу дед дарил мне книги по искусству. Они и сейчас стоят у меня на полках.
— Раз уж мы заговорили о наследии, у вас есть последователи в творчестве?
— Несколько молодых художников просятся ко мне в ученики. Мне приятно, что они есть. Но эти люди должны будут проводить со мной много времени. Они будут полностью загружены моей работой. Большая ответственность и большая забота, на которые сейчас нет времени. У меня все дни четко расписаны.
— Над чем сейчас работаете?
— Готовлюсь к выставке в Пекине. Хочу показать частицу национального достояния нашей страны — коллекцию замков. Наши памятники архитектуры, усадьбы, природу. Около 20 панорам. Проект серьезный, открытие будет ближе к Новому году. Для меня в нем самое важное — отнюдь не собственные творческие амбиции, а возможность популяризировать свою Родину в Поднебесной.
— Я родился, когда мама была на третьем, а папа на пятом курсе юридического факультета БГУ. Отца по распределению направили работать в Буда-Кошелево. А спустя два года он попал в Речицу. Так вся семья оказалась здесь. Мама начинала с адвокатской деятельности, потом стала судьей и в итоге долгое время трудилась председателем суда Речицкого района. А отец работал в прокуратуре, затем в партийных органах.
— Вот теперь у меня картинка начинает постепенно складываться. Потому что, когда я прочитала, что вы депутат Речицкого райсовета депутатов, причем очень активный и внимательный к людям, было не совсем понятно, как это может быть близко художнику.
— Конечно, в представлении большинства людей художник — это неформал. Однако это заблуждение. Представитель творческой профессии может быть прекрасным депутатом — помогать людям, которые в этом нуждаются. Не болтать, а делать. Тогда и краски будут ярче и воздух чище. Искусство ведь тоже должно затрагивать эмоционально. Например, захожу в Пекине в национальный музей, и после европейских выставок глаз отдыхает. Вижу на полотнах одухотворенные лица, горные хребты в цветах, шикарное небо. Вся история народа перед тобой как на ладони — просто сумасшедший заряд энергии. Да, может это не продается и это не интересно, не модно в Европе. Но это история народа, реальная жизнь китайской цивилизации, и мне это близко. Я, конечно, мог бы бросить на своих картинах тень траура, какой-то сумасшедшей ностальгии. Но не хочу. Надо жить сегодняшним днем, реальностью. А она нормальная, рядом близкие и любимые люди, друзья. Мне не надо, чтобы от моих картин веяло холодом и чернотой. Ну а что касается моего депутатства, то для меня это большая честь. За меня голосовали люди. Я с ними встречаюсь. И вообще, самое большое счастье — помочь человеку.
Национальное достояние
— Ваши родители — юристы. В семье не обсуждалось, что вам неплохо бы пойти по стопам родных?
— Конечно, этот вопрос поднимался, но я сделал свой выбор. И, кстати, по папиной линии у меня дед был оперным певцом.
— Творческая жилка в него?
— Наверное. Хотя я с ним виделся очень мало. Но в каждую нашу встречу дед дарил мне книги по искусству. Они и сейчас стоят у меня на полках.
— Раз уж мы заговорили о наследии, у вас есть последователи в творчестве?
— Несколько молодых художников просятся ко мне в ученики. Мне приятно, что они есть. Но эти люди должны будут проводить со мной много времени. Они будут полностью загружены моей работой. Большая ответственность и большая забота, на которые сейчас нет времени. У меня все дни четко расписаны.
— Над чем сейчас работаете?
— Готовлюсь к выставке в Пекине. Хочу показать частицу национального достояния нашей страны — коллекцию замков. Наши памятники архитектуры, усадьбы, природу. Около 20 панорам. Проект серьезный, открытие будет ближе к Новому году. Для меня в нем самое важное — отнюдь не собственные творческие амбиции, а возможность популяризировать свою Родину в Поднебесной.
Посол Беларуси в Китае Кирилл Рудый на открытии выставки Евгения Шетихина
