Каждый из них уже подсказывал скульпторам многое из того, что они собирались воплотить. А приехали в Светлогорск опытные ваятели, в творческой судьбе которых было немало республиканских и международных пленэров: минчане Екатерина Зантария, Игорь Зосимович, Валентин Борздый, Сергей Возисов, Михаил Ершов, Валерий Малахов, могилевчанин Корней Алексеев и светлогорец Александр Камардин.
Все имели свое представление о трагедии, которая произошла 14 января 1944 года, когда фашисты в одно утро расстреляли и сожгли 1758 мирных жителей (среди них — 950 детей) из деревень Светлогорского и Жлобинского районов, собравшихся в этой деревушке в ожидании наступающей Советской армии. Кстати, мемориал задуман как наша скорбная память не только об Оле, но и обо всех сожженных и не возродившихся деревнях Гомельской области. К тому же рядом братская могила советских воинов, в которой покоятся 1020 солдат и офицеров…
— Я сразу же поняла, что мой камень — накопитель памяти. Он уже существовал задолго до этих событий. Был свидетелем многих последующих — и продолжает существовать сейчас. Пройдет много лет, сменится немало поколений, но внутри камня останется память, — сказала Екатерина Зантария. Она хочет добиться, чтобы в невидимом сердце камня было то, что произошло 14 января 1944 года. А для этого силой таланта надо остановить время, придать ему фрагментарное воплощение пульсирующего ужаса человеческой трагедии. Вот откуда с явственной призрачностью возникли руки, лица… И сама форма камня олицетворяет своими диагональными динамичными ритмами огромное пожарище, в середине которого 12 человеческих образов. Кто-то кажется нам плачущим, кто-то — смирившимся, опаленным, надеющимся, потерявшим веру…
Михаил Ершов талантливо смог обобщить конкретный образ Аксиньи Курлович, которая, видя неизбежность смерти, попросилась у немецкого офицера разрешения сгореть в уже охваченной пламенем родной хате. Но и в этой конкретике скульптор нашел и сумел передать ощущение человеческой святости, значит, и лика. “Вынужденное самосожжение” — это осязаемый не только зрением гимн неукротимой жертвенности ради сохранения человека в человеке даже перед неотвратимостью смерти.
Продолжают эту же стилистическую тональность Корней Алексеев и Александр Камардин. Первый выявляет из глубины камня рвущегося к спасению мальчика. Пластика горящего сарая и движений юного, жаждущего выжить тела сливаются воедино. Название — как приговор трагического сюжета: “Нет спасения!”. Кричит “Не стреляй!”, оберегая свою раненую куклу, и девчонка в очень эмоциональной композиции Камардина.
У Валерия Малахова старушка, занявшая своим полугорельефным профилем всё пространство камня, смотрится поистине величественно и мудро, но в то же время это и есть “Обреченность”, как назвал скульптуру автор. Очень хорошо подчеркивает белорусскость реалий и орнамент, взятый из рушника, характерного для деревни Мармовичи Светлогорского района.
Игорь Зосимович предпочел символику масштабного обобщения. Он расколол свой камень на две равные части, которые стали протянутыми к небу ладонями молящихся рук. Пространство между ними, по замыслу скульптора, должно быть входом к остальным композициям. И прежде всего к “Сожженному сердцу Олы”. Это уже скульптурная работа Сергея Возисова. Целостная, эмоциональная, с двухсторонним изображением. Да, на обратной стороне камня — силуэты витающих призрачно хат…
Собранные вместе в предложенном скульпторами порядке, эти композиции в камне навечно сохранят память о том, что произошло 75 лет назад в деревне Ола. Тем более что определился заказчик будущего мемориала — управление капитального строительства Гомельского облисполкома.
Трагедия деревни Ола, воплощенная в камне, ждет своего мемориального завершения.
Все имели свое представление о трагедии, которая произошла 14 января 1944 года, когда фашисты в одно утро расстреляли и сожгли 1758 мирных жителей (среди них — 950 детей) из деревень Светлогорского и Жлобинского районов, собравшихся в этой деревушке в ожидании наступающей Советской армии. Кстати, мемориал задуман как наша скорбная память не только об Оле, но и обо всех сожженных и не возродившихся деревнях Гомельской области. К тому же рядом братская могила советских воинов, в которой покоятся 1020 солдат и офицеров…
— Я сразу же поняла, что мой камень — накопитель памяти. Он уже существовал задолго до этих событий. Был свидетелем многих последующих — и продолжает существовать сейчас. Пройдет много лет, сменится немало поколений, но внутри камня останется память, — сказала Екатерина Зантария. Она хочет добиться, чтобы в невидимом сердце камня было то, что произошло 14 января 1944 года. А для этого силой таланта надо остановить время, придать ему фрагментарное воплощение пульсирующего ужаса человеческой трагедии. Вот откуда с явственной призрачностью возникли руки, лица… И сама форма камня олицетворяет своими диагональными динамичными ритмами огромное пожарище, в середине которого 12 человеческих образов. Кто-то кажется нам плачущим, кто-то — смирившимся, опаленным, надеющимся, потерявшим веру…
Валентин Борздый назвал свою скульптуру емким словом “Лики”. Да, в присутствии неизбежной смерти невинные души превращают привычные или обычные человеческие лица в одухотворенные лики. Скульптор показывает их в извивах рвущегося пламени, придавая трагическую подвижность и в то же время нерасторжимую целостность композиции. Камень живет каким-то внутренним ощущением трагедии.
Михаил Ершов талантливо смог обобщить конкретный образ Аксиньи Курлович, которая, видя неизбежность смерти, попросилась у немецкого офицера разрешения сгореть в уже охваченной пламенем родной хате. Но и в этой конкретике скульптор нашел и сумел передать ощущение человеческой святости, значит, и лика. “Вынужденное самосожжение” — это осязаемый не только зрением гимн неукротимой жертвенности ради сохранения человека в человеке даже перед неотвратимостью смерти.
Продолжают эту же стилистическую тональность Корней Алексеев и Александр Камардин. Первый выявляет из глубины камня рвущегося к спасению мальчика. Пластика горящего сарая и движений юного, жаждущего выжить тела сливаются воедино. Название — как приговор трагического сюжета: “Нет спасения!”. Кричит “Не стреляй!”, оберегая свою раненую куклу, и девчонка в очень эмоциональной композиции Камардина.
У Валерия Малахова старушка, занявшая своим полугорельефным профилем всё пространство камня, смотрится поистине величественно и мудро, но в то же время это и есть “Обреченность”, как назвал скульптуру автор. Очень хорошо подчеркивает белорусскость реалий и орнамент, взятый из рушника, характерного для деревни Мармовичи Светлогорского района.
Игорь Зосимович предпочел символику масштабного обобщения. Он расколол свой камень на две равные части, которые стали протянутыми к небу ладонями молящихся рук. Пространство между ними, по замыслу скульптора, должно быть входом к остальным композициям. И прежде всего к “Сожженному сердцу Олы”. Это уже скульптурная работа Сергея Возисова. Целостная, эмоциональная, с двухсторонним изображением. Да, на обратной стороне камня — силуэты витающих призрачно хат…
Собранные вместе в предложенном скульпторами порядке, эти композиции в камне навечно сохранят память о том, что произошло 75 лет назад в деревне Ола. Тем более что определился заказчик будущего мемориала — управление капитального строительства Гомельского облисполкома.
Трагедия деревни Ола, воплощенная в камне, ждет своего мемориального завершения.
