Стрекопытов — «лидер силою обстоятельств»?
Прибывший в Гомель одним из последних, Стрекопытов пытается понять, что происходит. Какие цели преследует бунт и кто принимает решения, от которых будут зависеть судьбы тысяч людей. Вслушиваясь в выступления на митингах, он приходит в крайнее недоумение от планов восставших: как можно требовать отправки на Брянск и верить в возможность безнаказанного возвращения домой? Наконец, на станции он встречает своего командира полка — полковника Мачигина. Это был опытный старый вояка, имевший немалый авторитет у солдат. «На вопрос в чем дело, полковник замахал руками. Я де не спал три ночи, а тут творится — не поймешь что! Командиром бригады выбрали подполковника Доссе, меня — его помощником. Он не является, а я совершенно потерял голову! Выбрали повстанческий комитет во главе с прапорщиком Кридинер. И они решили ехать на Брянск, будто бы там тоже восстание рабочих. Но ведь это же безумие! — добавил он». И вот дальше происходят цепочка судьбоносных для ситуации событий. Стрекопытов решает поговорить с повстанческим комитетом лично — убедить отказаться от дальнейшего следования бригады на Брянск. Разговор происходит в вагоне, где заседает комитет, представляющий собой собрание депутатов от каждого воинского подразделения. Высказав свое мнение и получив от прапорщика Бориса Кридинера прилюдное обвинение в трусости, Стрекопытов убеждается в тщетности своих слов и уходит. Какие-то реплики летят ему вслед, уже на площадке вагона он отвечает на них и вдруг видит перед собой на насыпи сотни солдат, прислушивающихся к перепалке. Стрекопытов решается обратиться непосредственно к красноармейцам — всё с той же целью: «Я произнес короткую речь, доказывая, что на Брянск ехать нельзя, что Троцкий нас за уход с фронта не помилует. Что мы сначала укрепимся здесь, а потом посмотрим что делать. Закончил речь: „Да здравствует Учредительное Собрание!“. Раздались голоса: „Раз ты взялся, ты и веди нас“. Никогда ни о чем подобном я не мечтал и не готовился. Но, находясь под гипнозом толпы, в состоянии аффекта, не имея в таком грандиозном деле ни одного соучастника, я сказал: хорошо, беру на себя руководство бригадой, но с условием полного подчинения. На что получил единодушное согласие толпы свыше тысячи человек. Приказал стоявшему тут же председателю Повстанческого Комитета прапорщику Кридинер найти мне помещение для штаба, куда и созвать командиров частей примерно через полчаса. Состоялось собрание. Объявив собравшимся о принятии на себя руководства восставшими, я отдал приказ командиру 67 полка занять город, а командиру 68 полка выставить сторожевое охранение по всем направлениям. Начальнику связи наладить связь». Вокруг Стрекопытова наскоро образуется штаб из шести человек. При этом большинство офицеров остается на своих должностях. Рокировки минимальны. Взамен сбежавшего в Мозыре коммуниста Куманина командиром артиллерийского дивизиона назначается капитан Владимир Бранд. Буквально на ходу разрабатывается операция по захвату города. Здесь надо отметить, что в европейских армиях того времени, включая российскую императорскую, военная тактика носит в основном позиционный характер. Ведению боя в городских условиях офицеров не обучали. Поэтому штаб Стрекопытова действует в Гомеле методом проб и ошибок. Тем не менее при штурме Гомеля не погибнет ни один мирный житель. Потери с двух сторон конфликта 24 — 25 марта составят суммарно до десяти человек. Штаб Стрекопытова выделяет первоочередные объекты для захвата: Либаво-Роменский вокзал, тюрьма (где находятся политические арестованные и некоторые офицеры бригады), почтово-телеграфная контора, казначейство, телефонная станция, здание Чрезвычайной комиссии и гостиница «Савой» с засевшими в ней комиссарами. Подразделения 67-го полка, штурмующие город, начинают движение с севера и северо-запада, постепенно прижимая большевиков и поддерживающие их силы к реке. На мосту в Новобелицу, как и на всех выездах из Гомеля, установлены заслоны. Вдоль берега Сожа, растянувшись цепью от моста и до нынешнего речного порта, стоит сторожевое охранение. Кроме того, артиллеристы немедленно приступают к строительству блиндированных платформ, на которые установят орудия. Так будут созданы «бронепоезда» повстанцев, которые сыграют немалую роль в последующих боевых действиях бригады. С наступлением темноты два важных объекта из вышеназванного списка — гостиница «Савой» и здание ЧК — «прощупываются» небольшим, но довольно опытным с боевой точки зрения подразделением. Происходит классическая разведка боем, оценивающая огневую мощь осажденных. Однако прежде всего штаб повстанцев пытается договориться о сдаче «Савоя» мирным путем.
Коммунары защищаются
Ревком в срочном порядке пытается организовать оборону. Условия далеки от благоприятных: повстанцы постепенно «растекаются» по городу, а караульный батальон, поначалу объявивший о нейтралитете, вступает в контакт с мятежниками. В «Савое» удается собрать московский отряд ЧК, интернациональную роту, состоящую из немцев-«спартаковцев» и китайцев, милицию и мобилизованный партийный актив. Винтовки получают человек двести гражданских, но большинство из них оружие в руках держат впервые. Вооруженных защитников разбивают на «десятки». Общее руководство обороной ложится на начальника милиции Ипполита Войцеховича. С началом темноты основные силы коммунаров стягиваются в «Савой», ворота закрываются цепями, а на площадке лестницы выставляются пулемет и несколько человек с гранатами. Ревком высылает патрули к стратегическим пунктам и на прилегающие улицы для наблюдения за ситуацией. По показаниям находившихся в гостинице, некоторые бросают оружие и уходят. Не появятся в «Савое» и отдельные исполкомовцы. Например, завагитпропом Александр Цветков и правая рука Менделя Хатаевича Соломон Кацаф, которые уже успели надежно спрятаться в городе. Очевидно, что с самого начала ревком теряет контроль над городом. Заняв железнодорожный узел, около девяти часов вечера 24 марта повстанцы начинают продвижение в центр города, который буквально «сжимается» в предчувствии драмы. Так описывает вечер 24 марта Сергей де Маньян: «В городе с часу на час росло тревожное настроение. Еврейские магазины спешно закрывались, движение на улицах прекращалось. Городские обыватели собирались в кучки у своих домов, делясь впечатлениями дня. К вечеру на улицах появились патрули еврейской самообороны. Около шести часов я прошел по городу до гостиницы „Савой“, занятой Совдепом. Город буквально вымер, тишина кругом была полная. Кое-где в домах зажигались огни, но большинство окон было плотно завешено или закрыто ставнями. Изредка в воротах домов или на подъездах, попадались незначительные группы еврейской молодежи с винтовками в руках».Тюрьма и почтово-телеграфная контора
Первыми объектами, захваченными повстанцами, становятся тюрьма и почтово-телеграфная станция. Штурм тюрьмы происходит быстро и бескровно. После короткого ружейно-пулеметного обстрела охрана — взвод китайцев, чекисты и милиция сдаются. Пленных закрывают в камерах. Восставшим при этом охотно помогают надзиратели. По свидетельству чекиста Матвея Хавкина, в тюрьме «масса арестованных Чекой контрреволюционеров». Повстанцы освобождают практически всех узников: и политических, и уголовных. Исключение составляют евреи-спекулянты. Назначается комендант тюрьмы — содержавшийся здесь «контрреволюционер»-гомельчанин, бывший офицер. Небольшой отряд коммунаров, прибывший к тюрьме с разведкой, нарывается на мощный отпор и уходит без боя. Практически одновременно повстанцы занимают почтово-телеграфную контору. Присутствующие здесь большевики бегут еще до прихода противника. С этого момента коммунары полностью теряют доступ к телеграфу. А мятежники начинают удачную игру по дезинформации окружающих городов. Отсылаются ложные сообщения: город больше не нуждается в помощи, взбунтовавшиеся войска успешно разоружены и загнаны в эшелоны. На фальшивки ставится подпись председателя ЧК Ивана Ланге. Успех этой акции значителен. Все без исключения воинские формирования, вышедшие на помощь осажденному Гомелю, останавливаются и поворачивают назад.Первый штурм «Савоя»
К ночи повстанцы занимают весь центр, за исключением небольшого района: «Савой», телефонная станция (несохранившееся здание по улице Ланге) и ЧК (Охотничий домик). Тем не менее гостиница не отрезана от внешнего мира. Коммунары еще имеют возможность выходить из нее и возвращаться. Около одиннадцати часов вечера штаб Стрекопытова предлагает оборонцам выслать представителя на переговоры, на что следует категорический отказ. После этого по «Савою» производятся два выстрела из «трехдюймовок», установленных на блиндированных платформах у вокзала. Подошедший отряд повстанцев открывает ружейный и пулеметный огонь по зданию. Первую атаку осажденные отбили. Однако в плен к мятежникам попадает руководитель обороны Ипполит Войцехович. Кроме того, многие коммунисты дезертируют. Под различными предлогами или без них «Савой» покидает не менее сотни человек. Так, известный подпольщик и советский работник Исаак Драгунский пребывает в «Савое» до одиннадцати вечера, а затем «уходит проводить больную жену». Покидают гостиницу Самуил Хавкин, Нехамкин, Л. Качан «с группой товарищей» и другие. Больше не возвращаются высланные в город патрули. Многие стараются избавиться от партбилета — рвут или сжигают. К ночи в гостинице остается примерно двести человек. Штаб Стрекопытова предупреждает коммунаров по телефону, что в случае отказа от капитуляции на рассвете начнется массированный обстрел здания из орудий и бомбометов. Однако коммунары, всё еще надеясь на скорую подмогу, отклоняют ультиматум мятежников. Небольшой отряд повстанцев дворами пробирается к телефонной станции и без оказанного сопротивления занимает ее около шести часов утра. Обезврежен также пулемет чекистов, стреляющий на углу Румянцевской (Советской) и Барона Нолькена (Ланге).(Окончание следует)
