Чрезвычайная комиссия
В 1919 году дом Лисовского (Охотничий домик) окружен старым плодовым садом, огороженным по периметру крепким двухметровым забором. В саду находится кирпичный домик с крепким подвалом. Когда-то в нем жил садовник помещика, а в погребе хранил фрукты. Теперь же в доме содержатся арестанты Чека.
Падение «Савоя»
25-го утром артиллерия повстанцев подтягивается ближе к «Савою». Обстрел начинается с трех точек — со стороны реки, от вокзала и с перекрестка улиц Румянцевской (Советской) и Троицкой (Крестьянской). Кроме того, из здания напротив «Савоя» работал бомбомет. По свидетельству А. Шеймана, первый снаряд попадает в угловую часть, а второй — внутрь здания. Попытки отстреливаться малоуспешны: «винтовки были разных систем — английские, немецкие, японские. После выстрела затвор никак не отворялся». К обеду артиллерийскими попаданиями удается разрушить третий этаж гостиницы. По воспоминаниям чекиста С. Стерина, с разрушением третьего этажа начинается паника: все бегут на второй этаж и некоторые уже готовы сдаться. Однако комиссары пресекают панические мысли и призывают всех держаться. Защитники сосредотачиваются на втором этаже. В этой критической ситуации гостиницу покидает еще часть оборонцев. Именно тогда удается уйти военкому Алексею Маршину. В результате он сможет пробраться из города на станцию Уза, где стоят красноармейские части. Около полудня гостиницу покидает Василий Селиванов и некоторые другие. Смерть раненого Фишбейна действует на защитников крайне деморализующе. Бомбардировка продолжается до трех-четырех часов дня. Вспоминает Даниил Гуло: «В четыре часа вечера, видя невозможность дальнейшего сопротивления и не получая ниоткуда помощи, на которую рассчитывали, мы решили сдаться, так как пробиться из „Савоя“ через тесное кольцо бомбометов, минометов и артиллерии было невозможно». По рассказам А. Шеймана, комиссары решают «сдаться всем как один», выйти организованно, затем пойти по разным улицам и поодиночке пробиваться в Добруш, собрать там силы и вернуться в Гомель. Приняв такое решение, защитники выбрасывают с балкона белый флаг. На переговоры делегируется Антон Володько. Он приносит известие, что требование защитников отпустить всех по домам принято. На деле все происходит иначе. И сложно сказать, намеренно обманывают коммунаров руководители штаба мятежников или же сама обстановка вокруг «Савоя» вносит свои коррективы. Из гостиницы сдавшиеся выходят через центральный вход, всего их около семидесяти. Первыми появляются китайские интернационалисты. То ли из-за нечаянной оплошности, то ли по недоразумению, но они выходят с оружием в руках. И это моментально вызывает ярость восставших. Не говоря уже о том, что китайцы на службе Чека в 1919 году — притча во языцех и предмет особой ненависти. Рядовые кавалеристы забивают пятерых интернационалистов насмерть, входят в раж, и от дальнейшего убийства их приходится останавливать с немалым трудом. В воспоминаниях очевидцев есть сведения даже о каком-то матросе на коне, помогающем остановить расправу. Но и это еще не всё. На углу Румянцевской, напротив «Савоя», появления коммунаров с нетерпением ожидает обозленная толпа горожан — в основном бывшие служащие, офицеры, инженеры. Они жаждут внести свою лепту в расправу над большевиками. И фактически повстанцам приходится защищать от них сдавшихся. В момент капитуляции многим коммунистам удается воспользоваться суматохой и ускользнуть. Вот как описывает происходящее в гостинице при капитуляции милиционер Калбовский: «Когда банда ворвалась в „Савой“ и пулемет уже очутился в их руках, и когда я услышал крики „Где Каганская?“ и затем крик невесты Фрида Любы Левиной: „Застрелите, но ради бога, не бейте!“, то я решил живым не сдаваться и побежал к заднему выходу, который ведет во двор. По дороге я увидел вначале Комиссарова, но он бежал и я не мог его удержать, а затем я встретил Каганскую, которая бежала навстречу и кричала: „Где Ланге?“ Я схватил ее за руку и хотел потащить за собой, но она вырвалась и побежала. Когда я очутился во дворе, то побежал по крыше, а затем перебегал целый ряд крыш и перепрыгивал целый ряд заборов. Когда я перебегал через Базарную площадь, я оглянулся назад и увидел товарища Ханкина, который бежал вслед за мной». Коммунист Фрейдин с небольшой группой «воспользовались суматохой» сдачи и удрали«. Удается уйти и одному из чекистов: «Штурмующие бросились на Ланге. Я был одет как красноармеец, и меня лишь ударили бомбой. Случайно удалось пробраться среди них, и я скрылся во двор Упродкома». В общей сложности, включая арестованных по городу, в тюрьме оказалось 149 человек. За исключением двенадцати казненных коммунаров, все они благополучно вышли на свободу 29 марта, после возвращения в Гомель власти большевиков.Эпилог
Защита «Савоя» изначально вписана большевиками в историю гомельских событий как самая героическая и жертвенная страница. Однако вернувшийся в Гомель из Москвы после подавления восстания М. Хатаевич оценивает ее отрицательно. Имея за плечами опыт борьбы с самарскими мятежниками и месяцы пребывания в плену у белочехов, он заявляет: «Глубоко ошибочной была оборона „Савоя“ против артиллерии. Нужно было организованно отступить. По моему мнению, все возможности для подавления восстания были использованы товарищами, отдельные части второй бригады могли пойти за советской властью, но не было организованности. Я считаю, что у защитников города растерянности не было, был определенный, строго проводившийся, но, по моему мнению, ошибочный план». Также отрицательно оценила политические и военные действия коммунаров прибывшая в Гомель для расследования обстоятельств мятежа комиссар из ЦК РКП(б) Евгения Бош. Но суть даже не в том, насколько ошибочно действовала каждая из сторон. И для большевиков, и для мятежных красноармейцев, и для жителей города гомельские события марта 1919 года стали настоящим Рубиконом. Комиссары пройдут через трагедию плена, будут потрясены гибелью товарищей, но научатся крепко держать власть и пресекать в зародыше инакомыслие и неповиновение. Для большинства туляков гомельское восстание станет прологом тяжелейших испытаний и долгих скитаний вдали от Родины. Многие из них никогда не вернутся домой. Вместе с повстанческим отрядом навсегда уйдут из Гомеля не примирившиеся с большевизмом бывшие офицеры, интеллигенция, рабочие и крестьяне. След их исчезнет в пучине Гражданской войны, а город лишится далеко не худших своих сыновей. И, наконец, молох репрессий 1930-х — 1940-х годов коснется буквально всех уцелевших персонажей этой истории: и комиссаров, и мятежников. Одна и та же смерть ожидает в будущем Менделя Хатаевича, Василия Селиванова и Владимира Стрекопытова. Клеймо «врага народа» и — расстрел. В этом парадоксе ярко просматривается истинный смысл Гражданской войны. Победителей в ней не бывает.От редакции «Гомельская праўда» готовит серию публикаций из архивов, приуроченных к 95-летию Гомельской губернии (апрель 2014 года).
