Журналист “ГП” изучала архивное дело 120-летней давности о переносе публичного дома из центра города на окраину. 
В 1894 году, в такие же мартовские дни, царская полиция по поручению Могилевского губернатора занималась делом о перемещении дома терпимости с улицы Рогачевской на окраину города, в местность, именуемую Кавказом. Нешуточные страсти кипели вокруг этого события: нечистоплотная конкуренция, любовные связи, доносы, разборки с поножовщиной, убийство... Дурная слава гомельского Кавказа
В нашей стране время от времени возникают споры о легализации проституции. Но, как говорится, всё уже когда-то было. В Национальном историческом архиве Беларуси хранится весьма любопытное дело. Касается оно дома терпимости в Гомеле, принадлежащего гражданке Василисе Кругликовской. Документы, находящиеся в нем, датированы 1894 годом. Оказывается, до революции в Гомеле было несколько публичных домов. Как минимум три. Согласно материалам этого дела, по постановлению городской Думы бордели должны были размещаться исключительно на окраине города. Итак, два из них находились в местности, называемой Кавказом, один — по улице Рогачевской. Для начала попытаемся представить себе улицу Рогачевскую и местность Кавказ. 
Карта предоставлена музеем Гомельского дворцово-паркового ансамбля. (клик по фото для увеличения)
“Закон один над всеми”?
Приступим непосредственно к истории, которая началась с прошения содержательниц публичных домов Хайки Танкелевой и Марии Берман “Его превосходительству Господину Начальнику Могилевской губернии”, в котором они рассказали, что жили до 1891 года в собственных домах на Новой улице около линии железной дороги. Там и содержали публичные заведения. Затем по распоряжению губернатора были переселены за город на Кавказскую улицу. Мещанки жалуются на то, что содержательница одного из домов терпимости Василиса Кругликовская игнорирует это распоряжение и содержит свой дом почти в центре города вблизи вокзала, “несмотря на то, что по новому положению, как и в других городах, все публичные заведения должны находиться в одном месте”. 
К сожалению, снимков гомельских жриц любви не сохранилось. Вот так они выглядели в ХІХ веке. (фото из Интернета)
Губернатор тут же поручает уездному исправнику предоставить ему сведения по этому делу. 
Вероятно, устав от ожидания, мещанки Берман и Танкелева через два месяца пишут повторное прошение, в котором напоминают о том, что еще 20 декабря 1893 года подали прошение о перемещении дома терпимости Кругликовской на Кавказ. Время идет, а результата они до сих пор так и не удостоились: “Кругликовская о перемещении своего заведения и не думает даже, не обращает ни на что внимания, несмотря на то, что уездный исправник взял с нее подписку о перемещении ее заведения. Первый срок был назначен до 1 ноября 1893 года, второй — до 1 марта 1894 года”. Мещанки напоминают, что оба срока истекли, тогда как “закон один над всеми”. 12 марта гомельский уездный исправник докладывает губернатору, что действительно в 1891 году дома терпимости было поручено переместить из Спасовой Слободы на окраины города: дома терпимости Берман и Танкелевой в местность, называвшуюся Кавказом, а дом терпимости Кругликовской — на Новые Планы. 
“Дом терпимости Кругликовской помещен был на окраине города, весьма далеко от вокзала, железной дороги, вдали от Управления Воинского Начальника и лазарета 40 артиллерийской бригады и в местности, где жили в то время служащие на железной дороге и рабочий люд, — пишет уездный исправник. — Затем в 1892 и 1893 году местность Новые Планы начала застраиваться и в ней стали поселяться чиновники. По этой причине осенью 1892 года объявлено Кругликовской, чтобы она приискала дом на Кавказе”. Далее он сообщает о давней вражде между Кругликовской и двумя другими содержательницами публичных домов, а также об отсутствии подходящего места на Кавказе для дома терпимости Кругликовской. 
Не хочется делать никаких умозаключений, но в этом споре полиция очевидно держала сторону Василисы Кругликовской. Однако губернатор был неумолим. Буквально через неделю он направил предписание уездному исправнику о немедленном перемещении заведения Кругликовской на Кавказ и потребовал доложить ему об исполнении. Вот тут в нашем повествовании появляется главное действующее лицо — Василиса Кругликовская собственной персоной. Дело принимает криминальный оборот
“В течение времени с 1873 по 1885 год я содержала дом терпимости в Гомеле по Гуменной улице, которая в то время считалась окраиной города, — пишет Василиса Кругликовская в прошении на имя губернатора. — Когда город стал расширяться и среди обывателей породилось некоторое неудовольствие по поводу существования дома терпимости на этой улице, я сама отыскала квартиру вблизи железной дороги и с разрешения полиции перешла туда. Дом терпимости просуществовал там до 1891 года”. 
Далее Василиса Кругликовская рассказывает о том, что полиция вынудила ее переместить свое заведение на Кавказ и о том, какие козни, исходившие от содержательниц других домов, ей пришлось там пережить. Якобы именно по этой причине она вынуждена была “перейти на квартиру по Рогачевской улице, где обывателей составляют одни простолюдины”. Василиса Кругликовская сообщает, что прожила там больше двух лет “при полном спокойствии, так что в течение этого времени никогда никакого скандала не было”. Также поясняет, почему не может выполнить требование переехать на Кавказ в назначенные сроки: “потому что в той местности в настоящее время нет ни одного строения и помещения, которое могло бы соответствовать этому назначению, что небезызвестно и самой полиции”. Словом, она обращается к губернатору с просьбой позволить ей содержать свой “бизнес” в прежнем месте, то бишь на Рогачевской. Тем более что “дом терпимости во время его существования в Гомеле и за время нахождения его по Рогачевской улице всегда оказывал полиции содействие в раскрытии преступлений”. 
Но губернатор, как и прежде, не меняет своего решения. Он извещает полицию о том, что его предписание остается неизменным и вскоре уездный исправник рапортует: “Публичное заведение Кругликовской по Рогачевской улице закрыто временно и переведено в местность, называемую Кавказ. И дата “5 сего апреля”. Казалось бы, конфликт исчерпан и можно опускать занавес. Но 14 апреля уездный исправник получает очередное задание от губернатора: изучить новое прошение и “препроводить его заключением по существу”. На сей раз жалобу на имя прокурора Могилевского окружного суда написали малолетние сироты Рохля, Лея и Хана Танкелевы. 
Пока шло разбирательство по этому делу, конфликт приобрел криминальный оттенок: выстрелом из револьвера была убита та самая содержательница дома терпимости Хайка Танкелева, требовавшая восстановить справедливость и переселить Кругликовскую из центра города. В своем прошении ее дети указывают на “предосудительную деятельность содержательницы дома терпимости Василисы Кругликовской”. “Повыколотил как посетителей, так и проституток”
Малолетние сестры Танкелевы сообщают о том, что 13 марта в доме терпимости в 5 часов утра совершено убийство их матери с корыстной целью. И называют имя убийцы — “вольно шатающийся Ицка Гуткин по кличке Плавун, который неоднократно судился за разных краж. Он питался тем, кто ему жертвовал пищу. Отец его за преступления сослан в каторжную работу”. В заявлении также говорится о том, что раньше Гуткин ничего худого не делал, а как только его приютила содержательница дома терпимости Василиса Кругликовская, начал действовать по ее подстрекательствам. “Все время до совершения убийства он находился на иждивении Кругликовской, после чего по ее подстрекательству явился с шайкой из 8 человек в дом Бермана, где учинил буйство, повыколотил как посетителей, так и проституток, затем отправился в дом Танкеля, где учинил подобный скандал”. Все это, по мнению сирот, Плавун делал с одной целью: запугать Танкелеву и Берман, которые писали заявления на Кругликовскую. Таких погромов было несколько. После одного из них Танкелева пожаловалась гомельскому исправнику. Плавуна тогда забрали в полицию и отпустили, он потом, сидя на извозчике, издевался: “Ну что мне исправник сделает?”. Сестры Танкелевы в деталях описывают поведение Ицки Гуткина, который за три дня до убийства их матери хвалился в компании картежников револьвером и говорил, что застрелит старшего городового Гальковского. Затем упражнялся в стрельбе прямо на крыльце дома терпимости Кругликовской, которая всячески поощряла эти шалости. В день убийства “Кругликовская упросила Гуткина подойти с револьвером к его приятельнице, приложить к ее щеке и спрашивать — дуло холодное или горячее”. После таких посиделок Гуткин явился в дом терпимости Танкелевой, где и совершил убийство. Сестры Танкелевы пишут, что Кругликовская была достаточно влиятельным лицом. Она при помощи полиции устраивала разборки с девицами, промышлявшими проституцией на приватных квартирах. “Кругликовская, бывало, арестует их на ночь в полиции, а, бывало, их выпускает. А днями она, бывало, насылает босяков, чтобы их избить или ограбить, чтобы они нарочно уехали из Гомеля”. “Когда ей недоставало несколько сотен рублей на покупку нового дома, господа полицейские надзиратели ей одоложили”. Также они рассказывали о грязных методах конкуренции, которые Василиса Кругликовская использовала в полной мере: к примеру, “подстрекнула несколько мазуриков, которым давала 100 рублей, для того чтобы подбросить Танкелевой краденых вещей” — и все это ради того, чтобы заведения конкуренток были закрыты. В заявлении рассказывается и о том, что за неполных два года Кругликовская успела построить своему любовнику два дома стоимостью 6000 рублей. “И теперь по радости смерти нашей матери она опять купила своему любовнику дом стоимостью 2000 рублей, рассчитанный на дом терпимости, где она теперь и живет. А наша мать, содержавши 9 лет в Гомеле дом терпимости, получила пулю в награду и не было в чем ее похоронить, нужно было просить пожертвование”. Словом, сестры убеждены, что Плавуна к убийству их матери подтолкнула содержательница публичного дома: “Когда помощник раввина спросил, за что ты убил Танкелеву, Ицка Гуткин ответил: Кругликовская к этому подтолкнула, за что и дала 3 рубля для веселости”. Связи с полицией сильно преувеличены
В ответ на обвинение малолетних сирот гомельский исправник пишет рапорт, в котором опровергает обвинения в адрес Кругликовской и полиции. 
Он докладывает, что дома терпимости в городе Гомеле Кругликовская содержала с 1873 до 1888 года. В 1888 году выбыла в Чернигов, затем возвратилась в Гомель в 1890 году и “25 февраля того же года с разрешения моего вновь открыла дом терпимости”. По делу об убийстве Танкелевой, несмотря на сделанный обвиняемым Гуткиным (он же Плавун) оговор, не привлекается. Никаких преступных деяний в доме терпимости Кругликовской никогда не обнаруживалось. Дом она действительно купила, но на собственные средства, и никто из полицейских надзирателей денег на таковую покупку не одалживал. Словом, его заявление сводилось к тому, что никаким особым вниманием чинов полиции Кругликовская не пользовалась. Что касается Ицки Гуткина, то он уже неоднократно привлекался полицией к ответственности за беспорядки и буйства в публичных заведениях. По мнению исправника, “виноваты сами содержательницы домов терпимости, так как они поочередно допускали его в свои дома в качестве прислуги и каждая из них в свое время подстрекала его буйствовать в других заведениях”. Уездный исправник подытожил: дети Танкелевой написали заявление прокурору окружного суда только потому, что он не выдал разрешения их отцу на содержание дома терпимости после убийства матери. На этом документы архивного дела заканчиваются. На последней странице значится: “В сим дело пронумеровано 22 листа”, чуть ниже штамп полицейской канцелярии, и еще чуть ниже — уже без твердых знаков: “Проверено 6.02.1946 года”, архивариус такой-то — и подпись. 
Бойкая торговля “живым” товаром
Более полную картину, отражающую рынок секс-услуг того времени, помогла воссоздать заведующая кафедрой истории Беларуси ГГУ имени Ф. Скорины, кандидат исторических наук Оксана Ященко, в сферу научных интересов которой входит городской быт конца XIX — начала XX века. Ее научное исследование вошло в книгу “Женщины на краю Европы”, изданную в 2003 году в Минске. Называется статья “Заметки этнографии городской жизни: повседневность гомельчанок в начале XX века”, в ней есть немало интересной информации и по обсуждаемой нами теме. — До наших дней сохранились лишь фрагментарные сведения о наличии публичных домов в городах Могилевской губернии во второй половине XIX — начале XX века. В Российской империи проституция была легализована: девицы, оказывавшие секс-услуги, были официально зарегистрированы. Регистрации подлежали и дома терпимости, — рассказывает она. — Респектабельные городские кварталы были запретной территорией для такого рода заведений. Согласно первой всеобщей переписи населения Российской империи 1897 года, из 94 зарегистрированных в Могилевской губернии проституток 27 приходилось на Могилев, 30 — на Гомель. По данным той же переписи, занятость женщин Гомеля была более чем в три раза ниже по сравнению с мужской. Сказывалась и значительная разница в оплате труда женщины и мужчины. Материалы периодической печати начала века позволяют говорить о том, что в Гомеле существовала проституция малолетних девочек и подростков. В поле зрения Оксаны Ященко попал опрос корреспондента газеты “Полесская жизнь”, сделанный в 1909 году в Гомеле. По его результатам женщины, промышлявшие на жизнь этим “ремеслом”, делились на две категории: работавшие в одиночку и жившие в домах терпимости. Те и другие относились друг к другу недружелюбно. В число так называемых “одиночек” включались как профессионалки, гулявшие по улицам в поисках клиентов, так и те, кто занимались продажей своего тела в качестве побочного заработка. Автор статьи отмечал, что, по сравнению с другими городами, в Гомеле мало профессионалок-одиночек, по его словам, в большинстве своем это старые, спившиеся проститутки, рассчитывавшие на клиентов из числа солдат и пьяных рабочих. Женщины, которые использовали занятие проституцией в качестве дополнительного заработка, предлагали свои адреса комиссионерам гостиниц, которые отбирали у них около половины “заработка”. 
Проституткам выдавали "жёлтый билет". Фото из интернета
