“...В прошлом году подал заявление в КЖУП “Ельское” на ремонт дома. Сделали так, что и не расскажешь. Щели, гнилые стены, дверей нет, окна не закрываются. Мороз, по хате гуляют сквозняки... Как жить?”Эти строки из горестного письма в редакцию газеты ветерана Великой Отечественной войны, инвалида первой группы Михаила Максимовича Мороза из Ельска.
Неужели обидели старого фронтовика? Как такое могло случиться в канун Великой Победы, когда ветеранам оказываются всяческие почести и внимание? Все ли действительно так, как написано в письме? Поэтому и засобиралась в дорогу.
Признаюсь, что закрадывались в сердце и сомнение, и нехорошие догадки. Тем более, что из письма я уже знала о том, что живет Михаил Максимович сейчас с дочерью, которая ухаживает за ним.
С тем, что дети порой не против использовать заслуги отца в своих интересах, и самой приходилось сталкиваться. Кто-то из знакомых расширил свои квадратные метры, другой — без очереди поставил телефон и т. д. Словно в подтверждение этой темы вспомнился разговор, подслушанный на крыльце одного из сельсоветов. Его председатель, дородная миловидная женщина, поздравив с Днем Победы старичка с ветеранскими планками, от души пожелала ему здоровья. Тот живо откликнулся “А нам, Михайловна, больше уже ничего и не надо. Пенсию государство дает хорошую. И хватало бы, если бы не осаждали дети...”
А тут, словно понарошку, в чем-то схожую историю рассказала мне заместитель председателя Ельского райисполкома С. Г. Медведская. В прошлом году кто-то передал ей листик из школьной тетрадки с прошением “не отказать в просьбе и выделить материальную помощь на ремонт хаты” ветерану войны Тарасенко из деревни Багутичи.
Какие же затруднения у ветерана войны? — поинтересовались вскоре участники комиссии, застав бывшего фронтовика на подворье. Дед, хотя было ему за 80, оказался еще шустрым. Слышал только плоховато. Показал свой дом, хозпостройки. Похвалился, что дров хватит на две зимы, держит еще корову. Но жаловаться на жизнь и просить чего-то человек не собирался. Наоборот, очень удивился, когда члены комиссии минут пять ему объясняли, чего они сюда приехали.
— Да не писал я никакого заявления, — с категоричным простодушием заявил он проверяющим. — И помогать ничем не надо. Мне хватает.
И вот я на безлюдной улице Ленинской, что почти в центре Ельска. Дом № 51 за прохудившимся забором по-зимнему безучастно взирает на белый мир.
Следы недавнего ремонта внутри хаты — под ногами свежие доски пола, в одной из комнат подбит потолок, на стенах свежая штукатурка. По ней, правда, змеятся трещины. Трещины и на двух подмазанных грубках. Ощущение такое, что находишься на улице — холодно. Сам Михаил Максимович хворает — лежит в валенках. Плохо слышит и видит. С трудом поднимается. Передвигается только с палками — 86 годков уже...
— Вот такой ремонт нам сделали, — сразу переходит на высокий тон в разговоре его дочка Мария. Чувствуется, что ей уже накипело. — Раньше хоть входная дверь закрывалась, а сейчас от ветра болтается. Спалила уже две машины дров, и от мороза колотимся...
Женщина вот уже почти два года как досматривает отца — сгорела его хата в деревне Загатье. И хотя колхоз выделил другой дом бывшему солдату, прошедшему войну от начала и до конца, и имеющему 60 лет трудового стажа, как оставить там инвалида? Тем более, что к старческой слабости добавилась и тяжелая болезнь. Сейчас, после лечения, требуется уход.
Мария и решила, что заберет его к себе. Хотя у самой жилье в Ельске было неважным — деревянная хата 1939 года постройки, из числа сданных выехавшими жильцами из зоны с правом на отселение. Но места хватало — на троих почти 70 квадратных метров. Получила эту развалюху восемь лет назад по “инвалидской” очереди.
— Ремонтники вот ругали меня, что хата гнилая. Мол, не ремонт здесь надо делать, а подпереть ее с четырех сторон подпорками, чтобы не упала. Но в чем моя вина? Что предложили мне — то и взяла, — разводит руками растерянная женщина. — Разве у меня был выбор? Сама 16 лет находилась на инвалидной группе...
Но тогда, признается Мария, в доме еще можно было жить. Планировали, что потихоньку обустроятся... Но уже пять лет как одна подымает двоих сыновей, выгнав мужа из-за водки. Два года назад, когда меньшего мальчика сбила машина и у того отказали почки, она содрала с себя, словно коросту, всю слабость. Решила быть сильной.
Вскоре перевезла отца в Ельск: где трое горемык, там место и четвертому найдется. Тем более что старший сын уже пошел на свои хлеба — с 16 лет паренек работает на местной мебельной фабрике. Самостоятельный, работящий, не курит, нахваливает его мать. За уход за сыном-инвалидом вместе с детским пособием Мария получает больше ста тысяч рублей. Но не жалуется. Чтобы свести концы с концами, прошлое лето, например, пробегала по лесам — собирала и сдавала лисички. Но отцовская пенсия сейчас для них как спасение. Впрочем, как и дочкин дом для бывшего фронтовика, который нашел здесь лежанку, горячий суп и самое главное — заботу и любовь родных людей.
В прошлом году, когда через гнилые доски стали проваливаться ноги, а дым из печек полез во все щели, и отец на ночь стал просить “для сугрева” еще одну фуфайку, она отнесла заявление в районную коммунальную службу. Попросила провести капитальный ремонт дома. Собравшись с духом, указала на замену полов, электропроводки, ремонт двух грубок, подшивку потолков. Заявление написала от имени отца, ветерана войны, который здесь прописан и живет почти два года. Другого выхода у Марии не было.
— Мы поменяли лаги и переслали полы в четырех комнатах, отремонтировали две отопительные грубки, заменили электропроводку и две перегородки, подшили досками и ДВП потолок в одной комнате, — рассказывает директор КЖУП “Ельское”
В. Н. Яцухно. — По просьбе хозяйки в одной комнате обшили перегородки. Для дальнейшего ремонта подвезли глину. А что еще зимой сделаешь? Заявление на ремонт она написала в конце октября. Ждать до лета хозяйка отказалась. Конечно, пошла усадка, появились на стенах и грубках трещины...
Но Мария требует, чтобы начатый ремонт был сейчас доведен до конца. При ремонте грубок, например, была нарушена технология — следовало “закрепить” штукатурку мешковиной, чтобы она не расползалась. Поэтому надо опять переделывать. Женщина хочет, чтобы заменили нижние венцы хаты. Но выполнить эту работу, как подсказали специалисты, все-таки рискованно — хата стоит на низком месте, весной может “поплыть”. И хотя в официальном ответе, полученном ею из райисполкома, указывается, что “квартиросъемщики обязаны текущий ремонт производить собственными силами и за свой счет (в том числе замену окон и дверей)”, Мария настаивает, чтобы ей заменили и то, и другое. А как выкрутиться ей одной с инвалидами?
— У собаки конура лучше, чем наш дом после ремонта, — горячится женщина. — Потолок вот течет. Стены в трещинах. Окна трухлявые, не закрываются. Внутренних дверей вообще нет — сгнили...
Кстати, когда в хате шел ремонт, ее жильцы не сидели сложа руки, а помогали ремонтникам как могли. Сын на работе взял неделю за свой счет. Не хватило досок — Мария выписала их в местном леспромхозе, купила гвоздей. Оплатила провод для электропроводки. Кажется, мелочь, а почти сто тысяч рублей только за него заплатила.
— Конечно, женщина не виновата, что стала заложником такой ситуации, — отмечает заместитель председателя Ельского райисполкома И. В. Казак. — И чисто по-человечески понятно ее желание торопить ход ремонта. Но нереально выполнить такой объем за неделю. Придется делать все поэтапно.
“Домом на песке” называют в народе непрочные сооружения. Таким незадачливым оказалось не только жилище, но жизнь самой Марии. И она, нагруженная непосильными проблемами, порой срывается... Укрепится ли, выстоит? Наверное, это будет зависеть не только от ремонта, но и от силы духа самой хозяйки, ее ответственности перед отцом и сыновьями. Сейчас, когда появилась возможность основательнее стать на ноги, женщина готова форсировать события, лишь бы ускорить результат. Но вправе ли мы ее осуждать за это?
Мария ЗУБЕЛЬ
