Аксеновская высота
2037 0 23:13 / 24.01.2008
Встретиться с Александром Никифоровичем Аксеновым оказалось не так просто. То внезапно вспыхнули болью фронтовые раны, и Александр Никифорович долго не выходил из квартиры. То приехал из Москвы сын с семьей — какие уж тут разговоры с газетчиком. То просто настроение не располагало к беседе. Но была, на мой взгляд, и еще одна причина: настороженное отношение к журналистам. А точнее — недоверие к ним, вызванное потоком публикаций, где что ни слово, то ком грязи или увесистый камень в недавнее вчера. Разумеется, это относилось не ко всем журналистам, но все же... Я терпеливо ждал, и вот наконец наша встреча состоялась. Когда я переступил порог квартиры Аксенова, где не было роскоши, но и не выглядывала изо всех углов нищета, услышал для себя неожиданное:
— Я выполнил ваше задание.
— Позвольте, Александр Никифорович, о каком задании вы говорите?
— Ну, как же! Вы просили меня рассказать о моей жизни. Я это сделал. Садитесь-ка поудобнее в кресло. Я прочту то, что написал...
Когда Александр Никифорович закончил монолог о своей жизни, я не удержался от восхищения. Его умению изложить столь яркую, насыщенную событиями жизнь, пожалуй, позавидовал бы любой профессиональный журналист...
“Родился я 9 октября 1924 года на Гомельщине, в деревне Кунтаровка Ветковского района, в бедной крестьянской семье. Когда мне было 11 лет, умерла от туберкулеза мама. Злое, колючее сиротство отобрало у меня безоблачное детство. В то время как мои однокашники, не зная забот и печали, жили в естественном мире солнечного детства, я должен был впрягаться в упряжку взрослой работы. Но то, что мамины руки делали легко и просто, мне давалось с большим трудом. Настоящей пыткой было для меня доить корову. Она ни за что не хотела признавать меня “хозяйкой” и не подпускала к себе. А если и позволяла подоить, то могла неожиданно ударить ногой, и несчастный дояр летел в один угол хлева, а ведро с молоком — в другой... Жестоко страдая от мысли, что из-за меня семья останется без молока, я чувствовал себя едва ли не преступником. За это коровье хулиганство иногда мне доставалось от отца, но чаще всего он подбадривал меня добрыми словами. Как всякий крестьянин, он был скупой на похвалу, но отец умел найти слова, которые придавали мне силу. Он расхваливал еду, которую я готовил на семью, при соседях оценивал мое хозяйственное прилежание.
А тут еще подвернулся случай испытать меня на смелость. Однажды, когда отца не было дома, к нам наведались воры. Один вор взобрался на соломенную крышу и на наших глазах стал сдирать ее, чтобы проникнуть в сарай. Две моих сест-ренки, девяти и семи лет, понимая, что происходит, колотятся от страха и ревут; братик, которому после смерти мамы было всего полгода, глядя на них, заливается плачем. И у меня сердце бьется так, что вот-вот выпрыгнет из груди. Но я старший в доме. Что скажет отец, если я позволю ограбить нас? И что произойдет с нами? Я принимаю решение: внезапно распахиваю окно, выпрыгиваю из него перед носом бандитов и с криком бегу по улице. Один из ворюг гонится за мной. Я понимаю, что будет, если он настигнет меня... На мой крик сбежались люди, и воры вынуждены были спасать свою шкуру. Взрослые восхищались мною, и я чувствовал себя героем. И осталась в моей памяти первая зарубка: ответственность за других придает человеку мужество...”
Есть люди, которые помнят обиды самых ранних лет до конца своих дней. Эта их память, как нарыв, готовый всегда взорваться озлоблением. Память Александра Никифоровича устроена по-другому. В ней, как в шкатулке с бесценными реликвиями, сохранились имена людей, оставивших в его жизни глубокий след добра.
“В 1938 году я окончил семилетку с похвальной грамотой. Мечтал поступить в железнодорожный техникум — там выдавали студентам форменную одежду. Но не тут-то было: отец категорически заявил, что не даст на это согласия. Без меня ему одному не поднять семью. Я все это хорошо понимал, но все же такое решение отца для меня было личной трагедией. От кого было ждать помощи? На какое чудо надеяться? Но чудо свершилось. И снизошло оно не с неба. На трудный разговор с отцом пришли мои любимые учителя — историк Владимир Сидорович Трусов и преподаватель русского языка и литературы Тимофей Михайлович Минченко. По крестьянскому обычаю они принесли с собой бутылку водки. Хорошенько угостив отца, стали расписывать мои способности. Отцовское сердце дрогнуло. И он заявил при моих учителях: “Ну, что ж, сынок, иди учись. Но знай: помочь тебе я ничем не смогу”.
Александр Аксенов на следующий же день отправился в Гомель. Было это в конце августа — вступительные экзамены уже закончились. На что или на кого рассчитывал сельский паренек? На себя и добрых людей. И не ошибся. После неудачи в речном и железнодорожном техникумах с ним долго беседовал директор педагогического техникума Михаил Михайлович Гурман. Чуткий, глубокий педагог, он прочел душу юноши, как раскрытую книгу. Александр Аксенов, круглый отличник, был зачислен студентом педтехникума без вступительных экзаменов.
“У меня не было костюма. Я носил пиджак с протертыми локтями и такие же потрепанные штаны. Настоящий Гаврош. Когда проходил мимо девушек, сгорал от стыда. Но откуда мне было взять деньги? И вот по распоряжению директора техникума мне выдали байковый лыжный костюм и ботинки. Так из студента-голодранца я превратился в студента-спортсмена. Кстати, это соответствовало действительности: я упорно занимался гимнастикой и лыжным спортом”.
Но вот и сделан прорыв в большую жизнь — Александр Аксенов стал учителем начальных классов. Однако учительствовать ему не довелось — война. Его год рождения еще не призывали, но он принимает твердое решение: пойти на фронт добровольцем. Аксенов собрал группу таких же отчаянных парней. Пересаживаясь с поезда на поезд, они двинулись на восток. Но в Орле их ссадили с поезда и направили в Чкаловскую (Оренбургскую) область в один из колхозов. И вот вместо боевых подвигов — сугубо мирный фронт: тракторная бригада в Гавриловском районе и скромная должность учетчика. И была в этой бригаде трактористка Валя. Потом она станет ее бригадиром. Они полюбили друг друга. Вовсю полыхала война. В деревню приходили похоронки. Один за другим по проселочным дорогам через родные пшеничные просторы на кровавые поля войны уходили сельские парни. Вот-вот наступит черед и Александра. А тут — любовь, у которой свои законы. Своя нежность и могущественная сила. Они поженились, когда до ухода Александра Аксенова на фронт оставалась всего неделя...
О войне Александр Никифорович написал буквально несколько строчек:
“На фронте я командовал взводом. Не раз поднимал и водил в атаку бойцов. В одном из боев на высотах Матвеева кургана (бойцы его окрестили Курганом смерти) был контужен и тяжело ранен в обе ноги. А затем один за другим пошли военные госпитали. Последним из них был эвакогоспиталь в Перми. Там я был пожизненно комиссован как инвалид Великой Отечественной войны второй группы и направлен в Оренбургскую область по месту призыва в армию”.
...Эта проклятая высота была по дороге из Сталинграда на Ростов. Немцы укрепились по всем правилам обороны, сделав ее неприступной. Вся равнина вокруг лежала как на ладони. Каждая пядь земли простреливалась. Перед дивизией была поставлена задача: взять высоту. На участке, где закрепился взвод Александра Аксенова, сложилась невыносимая обстановка. А тут, как на беду, не оказалось рядом командира роты. Выход был один: поднять бойцов в атаку. И Александр Аксенов принимает решение. С автоматом в руках он поднялся во весь рост навстречу свинцовому ливню. Оглянулся — и сердце упало: он был один. Солдаты, пережившие ад Сталинграда, не хотели сложить свои головы здесь. Не удалось Аксенову поднять бойцов и во второй раз. Они вжимались в землю, но земля уже не могла им помочь: солдаты гибли под яростным огнем противника. И тогда девятнадцатилетний комсомолец поднялся в атаку в третий раз. А за ним — его взвод и рота. Пулеметная очередь, прошившая ноги, оборвала его бег по снежному полю. Рядом разорвалась мина и погасила сознание...
За личный подвиг Александр Никифорович Аксенов получил орден боевой Славы. А ту высоту в народе стали называть Аксеновской. И не она ли, эта высота, предопределила его биографию, характер и всю последующую жизнь?..
В Гавриловский район к своей милой Валентине Васильевне (после войны она окончила педучилище, а потом Белгосуниверситет) Александр Никифорович Аксенов вернулся на костылях. Но его жажда трудиться, приносить людям пользу не нуждалась ни в каких подпорках. Фронтовика-учителя с ходу назначают заведующим Изяк-Никитинской начальной школы, а буквально через полгода избирают первым секретарем Гавриловского райкома ВЛКСМ.
Учителем Александр Никифорович по сути работал считанные месяцы. Но в его сознании навсегда остались зарубки о профессии всех профессий. Аксенов глубоко убежден, что культура любого народа измеряется его отношением к учителю. И если государство
безучастно к учителю, то оно обкрадывает свой народ в духовности.
Да, мысль эта не нова. Но одно дело получить ее готовой, и совсем другое — осознать своим умом и сердцем. И понять, что главное для учителя — доброта и терпение. А еще — искренность, открытость души и глубокая идейная убежденность.
Как только Белоруссию освободили от немецко-фашистских захватчиков, ЦК ВЛКСМ направил Александра Аксенова на родную землю. В Барановичах он работал первым секретарем горкома комсомола, а затем — вторым обкома. В Гродно — первым обкома комсомола. Послевоенная Белоруссия — это сплошная кровоточащая рана. Изувеченная земля, изуродованные города и веси, омертвленные, ожесточенные души людей. Последнее было самым страшным. Казалось, понадобятся века, чтобы эти раны зарубцевались. А им отпущена всего лишь одна человеческая жизнь. Но сколько надо было успеть сделать за эти короткие — длинные годы! И они делали. Восстанавливали народное хозяйство. Создавали колхозы и совхозы. Организовывали учебу молодежи в вечерних школах. Шефствовали над детскими домами и инвалидами войны. В глухих районах, где свирепствовали бандитские формирования, комсомольские работники никогда не ночевали дважды. Это могло закончиться кровавой драмой.
...А ступеньки комсомольской лестницы поднимали Александра Никифоровича Аксенова все выше и выше. Отраслевой секретарь ЦК комсомола Белоруссии, второй, а затем и первый секретарь ЦК ЛКСМБ. А в 1956 году его избирают секретарем ЦК ВЛКСМ.
От сельского райкома до ЦК ВЛКСМ путь Аксенова измерялся не верстовыми столбами, а лучшими годами его жизни. 15 лет было отдано комсомолу. Целых 15 лет! И ни разу его душу не обжигало стыдом за содеянное. Он никогда не поступился совестью. Аксенов всегда был тем, кем был.
“Все эти 15 лет, — пишет А. Н. Аксенов, — надо было гореть, как на костре, самому и уметь зажигать других. Было это нелегко, порою даже мучительно трудно. Надо было отдавать порученному делу свое сердце, свою душу, всего себя без остатка. Я оглядываюсь нередко назад на свои комсомольские годы, и совесть моя не болит. Я знаю, что искренне посвятил их людям, молодым гражданам нашей страны. Я честно служил своему народу”.
Комсомольские годы стали самыми прочными кирпичами в жизненном фундаменте Александра Аксенова. Комсомол воспитал и сформировал в нем те качества, которые не позволяли ему гнуться ни перед чем и ни перед кем. Без сомнения, Александр Никифорович Аксенов — человек отважный. Только отвага Аксенова — не бесшабашная удаль: пройти по краю пропасти и не сорваться вниз. Во-первых, это способность сполна взять на себя ответственность (в боевых условиях — то же самое, что и вызвать огонь на себя). Во-вторых, умение действовать и решать самостоятельно. В-третьих, прежде, чем взяться за дело, суметь смоделировать свой мозг под худшее, самое нежелательное развитие событий.
Еще не было дела, но уже были продуманы меры, как спасти, защитить его от неудачи. В этом была неуязвимость крупномасштабного руководителя. В этом заключалась его сила, с которой не могли не считаться руководители всех рангов. Эту удивительную способность Аксенова я бы назвал блестящим талантом руководителя.
Аксенов — человек требовательный. За дело он умел и мог спросить строго. Но человечности при этом не лишался никогда.
Новая работа не однажды круто изменяла жизнь Аксенова. И, как правило, очередное назначение было настолько ошеломляюще новым, что невольно задаешь себе вопрос: а что позволяло ему дать на это согласие? В чем тут дело: в жесткой ли партийной дисциплине или в невозможности вы-сказать свое несогласие с мнением первого лица государства? Думаю, что причина не в этом. Александр Никифорович Аксенов был всегда уверен в своих силах. И не существовало дела, в которое он не смог бы влезть с головой, не смог бы как следует его изучить, освоить, осмыслить и выполнить по самым высоким меркам должностной и чисто человеческой ответственности. А эти силы — от владения тончайшим и в то же время универсальным инструментом: глубинным познанием человека. А разве не в этом заключается главный талант руководителя?
Руководя, Аксенов воспитывал и учил, но никогда не считал для себя зазорным учиться у других. В том числе и у своих подчиненных. Но всегда Александр Никифорович оставался самим собой.
Внутренний стержень Аксенова — это свод его нравственных законов. Один из них звучит так: если хочешь, чтобы тебя не боялись, а уважали, никого не бойся сам. У него, действительно, ни перед кем не было страха — Аксеновская высота сделала свое дело.
“После Министерства внутренних дел, — рассказывает Александр Никифорович, — меня направили в Витебск. Шесть лет я был там первым секретарем обкома партии. Скажу честно, эти годы были самыми тяжелыми для меня. Практически я не знал ни дня ни ночи. Витебщина по своим природно-климатическим условиям одна из самых тяжелых в Белоруссии. Уровень же требований и спроса с руководства такой же высокий, как и с руководителей других областей. Задачи огромные, а с кем их решать? Война с фашистами выбила почти все взрослое население. Работать на полях и фермах некому. Да и сами поля в камнях, позаросли кустарниками, заболотились. Села разорены, техника изношена. Сеять и убирать практически нечем... Но люди проявляли подлинный трудовой героизм. Они верили, что наступит день, когда это все будет позади. Наверно, на всей планете не найти народа, обладающего таким великим терпением. Вот бы отлить памятник и воссоздать образ народного терпения! Да не из бронзы отлить, а из чистого золота...
Однажды, как всегда неожиданно, в область прибыл Петр Миронович Машеров. Ознакомившись с положением дел на местах, он сделал заключение, что темпы создания и обустройства крупных животноводческих комплексов крайне низкие. Я не согласился с этим, доказывая, что исходить надо от истинного состояния хозяйств. От их реальных возможностей, а самое главное — от целесообразности строительства таких объектов. Разругались мы с Петром Мироновичем так, что дальше некуда. Петр Миронович направился в гостиницу, я — домой. Ночь проходит, а сна — ни в одном глазу. “Зачем я все это высказал ему в такой резкой форме? Ведь можно было объяснить по-другому. Я не убедил Машерова, не сумел доказать свою правоту...” В таких вот горьких размышлениях и прошла вся ночь. С тяжелым сердцем рано поутру направился я в гостиницу. Захожу в номер. Здороваюсь. Петр Миронович через всю комнату тянет ко мне руку и, улыбаясь, говорит: “Александр Никифорович, извини меня. Я был не прав. Я ночь не спал...” И все как рукой сняло. Все стало на свои места”.
“А затем новый поворот в моей жизни. Дорога из Витебска лежала на Минск. В 1971 году меня избрали вторым секретарем ЦК Компартии Белоруссии.
С Петром Мироновичем Машеровым мы работали дружно, по-деловому, принципиально решая возникающие перед ЦК вопросы. Я чувствовал его поддержку, так же как и он крепко опирался на мое плечо. Хотя, скажу честно, работать рядом с ним было нелегко. Несомненно, это был очень талантливый, интеллигентный человек и необыкновенно сильный организатор. Он своими идеями и предложениями как бы пронизывал всю нашу работу. Он был настоящим творцом и подлинным лидером республики. Умел Петр Миронович спрашивать за дело очень строго и требовательно. Но никогда не мстил людям и отличался необыкновенной человечностью”.
Их часто фотографировали вместе. Петр Миронович Машеров с бесподобной, мудросветлой улыбкой на лице — на первом плане. Александр Никифорович Аксенов — на втором. Невысокого роста, худощавый, с лицом строгим, неулыбчивым, он как бы всем своим видом показывал: мое место — здесь. Я — второй секретарь ЦК. А дальше в его судьбе было всякое. Но никогда Александр Никифорович не прибегал к высокому покровительству. Он всегда был личностью, цельной натурой. А цельную натуру надо воспринимать не по частям, а целиком. Это прекрасно понимал П. М. Машеров, высоко ценивший в Аксенове его и человеческие, и деловые качества. Аксенов отвечал ему тем же...
“Трагический уход из жизни Петра Мироновича Машерова, конечно же, надолго осиротил республику. Как бы лишил ее ведущего локомотива, творца и главного организатора.
В тот черный год гибели П. М. Машерова я работал Председателем Совета Министров Белоруссии, куда был выдвинут по его же предложению. Проработал в этой должности почти 6 лет. Должность трудная, а точнее сказать — тяжелая. За все, что происходит в экономике — в промышленности, строительстве, сельском хозяйстве, торговле, дорожном строительстве, бытовом и медицинском обслуживании населения, в культуре, — надо отвечать. Надо уметь предвидеть ход событий, упреждать нездоровые тенденции и вовремя находить решения. Первыми секретарями ЦК после смерти Машерова были покойный Т. Я. Киселев и здравствующий ныне Н. Н. Слюньков. Оба умные, способные люди, но с точки зрения стиля работы и методов руководства они были совсем другого масштаба по сравнению с П. М. Машеровым. Их главное оружие — диктат. И, конечно же, перестраиваться под диктаторские методы руководства мне, как и другим ответственным работникам, было нецелесообразно, да и трудно”.
"Без новых идей, новых предложений и творческого поиска невозможно в руководстве достичь стоящих результатов. Только бездумные, пустопорожние и убогие люди выжимают из власти диктаторские приемы, которые внешне кажутся вполне приемлемыми. Но они, как правило, базируются на пустой болтовне и постоянном покрикивании на людей. Жизнь не однажды убеждала меня в том, что такая власть бесплодна. И наоборот — там, где практической деятельности предшествует мозговая атака, глубокий анализ, конкретика, компетент-ность и огромная ответственность за каждый свой шаг, там, и только там, можно пожинать плоды успеха”.
А потом было еще два высоких назначения: Чрезвычайный и Полномочный Посол СССР в Польше и председатель Гостелерадио СССР.
“Полвека моей жизни связано с самой различной руководящей работой. Да, я обладал реальной властью. Иногда очень большой. Но ни годы, ни события не стерли из моей памяти очень важную зарубку: власть — это прежде всего ответственность за то, чтобы жизнь стала лучше, а люди — добрее. Эта зарубка — мой единственный постулат, мой главный жизненный принцип, которому я следовал всегда, и, положа руку на сердце, я могу сказать, что высокие награды — четыре ордена Ленина, орден Октябрьской Революции, два ордена Трудового Красного Знамени, орден Отечественной войны I степени, орден Славы III степени — это не просто оценка всей моей жизни. Это признание заслуг перед Отечеством моего поколения, идеалам которого я буду верен всегда. Мне не стыдно смотреть людям в глаза”.
Александр Никифорович Аксенов сам сотворил судьбу. А своей Аксеновской высотой он открыл нам мир новых измерений.
Леонид ЕКЕЛЬ
Самое читаемое
Другие статьи раздела
0 Обсуждение Комментировать