Правило Громыко: пьяная дипломатия нам не нужна!

Уход Андрея Андреевича из МИДа был для меня и коллег большой неожиданностью. Не меньшим сюрпризом для нас стал выбор на пост главы МИД деятеля республиканского масштаба, прежде мало замеченного на внешнеполитическом поприще.

Четыре года работы в секретариате министра и еще более двух лет «при Громыко» в должности заведующего отделом МИД были для меня настоящей школой дипломатического мастерства. Ценность приобретенного опыта я по-настоящему осознал позднее, будучи послом СССР и России и возглавляя различные департаменты МИД. Он не раз служил мне ориентиром в поисках выхода из непростых ситуаций, когда получал разнобойные указания из Москвы в начале 90-х, организовывал в Браззавиле эвакуации семей сотрудников наших посольств из обоих Конго в разгар вооруженного противостояния там политических группировок. И когда был послом в северной натовской стране в период ракетно-бомбовых ударов североатлантического альянса по Белграду.

Тех, кому довелось близко работать с Андреем Андреевичем, поражала его высокая работоспособность, которую он сохранил до последних дней. Во многом это было результатом самодисциплины и отсутствия вредных привычек: он сам не курил и не терпел соседства курящих собеседников, не делая исключения для иностранных, категорически не приемлел алкоголь. За четыре года не помню случая его отсутствия на работе по болезни. Всегда подтянутый, министр поддерживал хорошую форму тренажерами и пешими прогулками. В любую погоду, вернувшись с работы на служебную дачу, где жил круглый год, упорно вышагивал привычные километры по асфальтовой дорожке вокруг дома в сопровождении неотступно следующего за ним на небольшом отдалении одного из офицеров охраны (мы называли их «прикрепленными»). Отвлекать его от этого занятия звонками без особой необходимости мы воздерживались.

Другим увлечением министра была охота. В разгар сезона по пятницам ему, как и другим членам Политбюро, в первую очередь Брежневу, признанному заядлому охотнику, рассылалась специально подготовленная Госкомитетом по гидрометеорологии метеосводка с подробным прогнозом погоды на выходные в Московской и прилегающих областях.

Утром к приезду Андрея Андреевича ее всегда клали на видное место рядом с самыми важными документами. По ней строились планы на выходные дни, сговаривались поехать вместе на охоту, чаще всего в Завидово, в том числе с приглашением иностранных гостей. Несмотря на все старания составителей прогнозов, время от времени (по справедливому и в наши дни наблюдению: «прогнозы всегда совпадают, не совпадают только дни»), случались досадные проколы. Нетрудно себе представить, что творилось в душе руководителей тогдашней Гидрометеослужбы от одной только мысли, что на них могут возложить ответственность за сорванные планы и испорченный отдых высокого начальства. Но выезды на охоту случались нечасто.

Отличаясь завидной пунктуальностью, министр всегда приезжал утром на работу и уезжал на дачу, если не случалось ничего чрезвычайного, неизменно в одно и то же время. Его рабочий день выстраивался по жесткому графику и проходил в очень плотном режиме с коротким отвлечением на обед в столовой позади кабинета и иногда небольшими паузами для физических упражнений.

В работе с документами у Андрея Андреевича практически не было перерыва на выходные и праздничные дни. Вызывая (обычно в воскресенье) на дачу дежурного помощника, он передавал, сопровождая устными указаниями, подписанные или правленые записки и другие материалы, принимая взамен солидную порцию новых. При этом, несмотря на чрезвычайную загруженность, всегда использовал высвободившиеся часы для чтения, успевая следить за новинками. Приезжая по звонку на дачу, обычно я заставал министра в небольшом холле перед спальней на втором этаже за большим круглым столом с разложенными на нем высокими стопками книг с многочисленными закладками, свежих газет и журналов.

В свободные минуты для отдыха в рабочем кабинете на Смоленской он пользовался книгами собранной по его личным заявкам библиотеки, регулярно пополняемой в основном из фондов ЦНБ МИД и по межбиблиотечному обмену. Заглядывая во время дежурств в выходные дни в книжные шкафы в кабинете министра, всякий раз поражался широте и разнообразию его интересов. Особое пристрастие Громыко питал к трудам по истории государства Российского, постоянно держал в кабинете полное собрание трудов Карамзина, Соловьева, Ключевского, энциклопедии дореволюционных и современных изданий, любимые им произведения русской и зарубежной классики, обширную мемуарную литературу на русском и английском языках.

Участвуя позже как заведующий отделом Юго-Восточной Азии МИД в переговорах А. А. Громыко с министрами иностранных дел Вьетнама, Индонезии и других стран Юго-Восточной Азии, каждый раз я поражался, насколько досконально он владел региональной проблематикой (одна из острых в тот период — кампучийская), виртуозностью, с которой он, в тонкостях зная позицию собеседников и с учетом их национальных особенностей, умел находить для каждого самые убедительные аргументы и доводы.

Поражало и умение министра в своих выступлениях и интервью у нас в стране и за рубежом в ясной и доходчивой форме донести до широкой аудитории сущность позиции нашей страны по самым сложным международным проблемам, к примеру, разоруженческим. В наших глазах он, бесспорно, был тогда одним из немногих, если не единственным, публичным политиком высокого ранга, способным выступать без бумажки. К подчиненным, включая сотрудников секретариата, с которыми Андрею Андреевичу приходилось чаще всего общаться, он относился одинаково требовательно, невзирая на ранги. Его, по первому восприятию, некоторая суховатость тона и строгая сдержанность в рабочих контактах с малознакомыми сотрудниками вне круга повседневного общения немало разнились со стилем общения с теми, кого он мог ежедневно наблюдать в работе и ценил за деловые качества. Именно последним по большей части доставались, но всегда по делу и без присутствия третьих лиц, нелицеприятные критические замечания министра, вплоть до строгих выволочек. Однако «оргвыводами» подобного рода устные воспитательные внушения отходчивого министра заканчивались крайне редко, хотя саднили еще долго. При этом высокая требовательность Андрея Андреевича всегда соседствовала с его чутким и внимательным отношением к подчиненным, их проблемам и нуждам.

Помимо различного рода информации по внешнеполитической проблематике Громыко как члену Политбюро и первому заместителю Председателя Совета Министров регулярно направлялись материалы по внутриполитическим вопросам, которые выносились на рассмотрение Политбюро. Самые закрытые из них в так называемой особой папке проносил мимо нас прямо в кабинет министра один и тот же курьер, из других материалов мы по очереди, учитывая большую загруженность министра, делали для него краткие выжимки.

Поток поступающей в секретариат информации, однако, этим не ограничивался. Министру, пользующемуся большим авторитетом, приходило много писем самого разнообразного характера. Например, в своем обращении Л. М. Каганович отрицал наличие у него проживающего в США родного брата и просил поддержать его восстановление в партии, членом Политбюро ЦК которой он был на протяжении 30 лет. (Насколько помню, это письмо Кагановича было оставлено без ответа.)

Немало писем приходило от прожектеров, порою, как нам казалось, не вполне адекватных, с конкретными идеями, как оздоровить международную обстановку и положить конец холодной войне. Один из авторов, помню, предложил с этой целью проложить железные трубы из южных регионов для перекачки оттуда теплого воздуха в зону Северной Атлантики для охлаждения агрессивной политики НАТО и смягчения международной напряженности.

Нам, сотрудникам секретариата, молодым и не очень, нравился стиль одежды министра, которому мы старались, несмотря на разницу в возрасте, по мере возможности подражать. Его строгие деловые костюмные тройки (неизменные при любой погоде), тщательно и со вкусом подобранные неброских расцветок модные галстуки, всегда начищенные до блеска черные туфли надолго оставались в нашем представлении неотъемлемыми атрибутами образцового стиля дипломата, отличительными признаками его принадлежности к престижному ведомству.

Этому правилу министр, убежденный трезвенник, никогда не изменял. Поддерживая Указ о борьбе с пьянством, но не признавая социальные корни пьянства, Андрей Андреевич, по свидетельству его сына, искренно считал, что причина этого «в укоренившихся традициях, а у многих от распущенности». В то же время он не был сторонником введения радикальных мер по искоренению пьянства и алкоголизма.

С осторожностью относился к предлагемым различными ведомствами и общественными организациями более решительным шагам в этом направлении. Помню, как несколько недель у министра «без движения» находилось обращение в Политбюро (с рядом радикальных предложений, включая многократное увеличение продажной цены водки) большой группы наших известных ученых, которое планировалось рассмотреть на его заседании. В конечном итоге после приватных обсуждений между членами Политбюро было решено рассмотрение письма отложить на неопределенное время, и оно тут же исчезло с полки секретариатского сейфа.

Не забуду день прощания с Андреем Андреевичем Громыко. Печальное известие о его кончине застало меня за предотъездными сборами в дальнюю командировку. Оставшиеся до похорон дни провел дома у телефона, телевизора, за просмотром газет в надежде узнать подробности случившегося. Нарочитая лапидарность стиля обнаруженных мною в СМИ редких сообщений о кончине А. А. Громыко, как и выбор «наверху» места для гражданской панихиды с похоронами в тот же день, усиливали ощущение очевидной их несоразмерности выдающимся заслугам личности такого масштаба. Впрочем, рассудил я, это вполне укладывалось в логику поступков тогдашнего руководства в отношении Андрея Андреевича в последние годы его жизни после ухода из МИДа.

Утром 5 июля 1989 года, подходя к началу гражданской панихиды к Дому Советской армии, увидел множество людей, вереница которых, огибая ограду прилегающего к зданию парка, тянулась далеко до Олимпийского комплекса. Бросалось в глаза преобладание среди пришедших проститься с Андреем Андреевичем просто одетых людей отнюдь не чиновнического вида. На этом фоне было особенно заметно отсутствие министра иностранных дел Шеварднадзе. По пути к дому меня не покидало ощущение невосполнимости утраты. С уходом патриарха отечественной дипломатии закончилась самая славная веха в ее истории.

И сейчас, спустя более четверти века после ухода Андрея Андреевича из жизни, все яснее ощущаешь присутствие наследия государственного деятеля, дипломата и ученого, вклада его школы, когда «при Громыко» закладывались основные концептуальные идеи и позиции нашей страны по многим узловым внешнеполитическим вопросам.

Анатолий Сафронович Зайцев родился в г. Борисове Минской области. Окончил Институт восточных языков при МГУ, аспирантуру Института востоковедения Академии наук. На дипломатической работе с 1966 года. Был послом в Конго и Исландии. Владеет английским, французским и вьетнамским языками. Автор многих научных статей и книг.