Раймонд ПАУЛС: Мне везет на хороших людей (часть 2)

А ты со мной уж сколько лет

— Когда впервые увидели Лану, сердце не подсказало, что это судьба? — Нет, совсем нет. Мы гастролировали в Одессе с какой-то страшно халтурной командой “Мы из Риги”. Лана случайно попала на этот концерт, а потом один мой знакомый привел ее на нашу вечеринку и познакомил нас. Я был уже хорош — в то время стоял на краю пропасти, называемой алкоголизмом, не хватало какого-то метра, чтобы полететь вниз. Но, очевидно, был еще не настолько пьян, чтобы не заметить красивую женщину и не записать ее адрес. А через какой-то уже довольно большой промежуток времени после очередного возлияния вспомнил одесскую девушку, покопался в записной книжке и написал ей, пригласив в Ригу. К моему удивлению, она приехала. Увидела мою богемную компанию, весь этот пьяный кошмар и уехала. Очень трудно об этом вспоминать... Хорошо, что потом приехала еще и, несмотря на холодный прием у моих родителей, осталась. Нет, они не были националистами, все из-за меня. Для отца с матерью было просто шоком мое пьянство по-черному, а тут вдруг еще русскую девушку из Одессы притащил! Один бог знает, что Лана тогда пережила! Поженились, и дома все усложнилось — опять-таки из-за моего образа жизни. Пришлось скитаться по чужим квартирам. Через какое-то время с большим трудом выменяли свою крошечную на одесскую жилплощадь Ланы. Спасибо, ее родители помогли с доплатой. Словом, начинали с абсолютного нуля. Денег не было, если появлялись — пропивал. Жили на самой дешевой чайной колбасе, да и той не хватало. И Лана все это терпела. Только умоляла, чтобы шел лечиться. Мне трудно представить, что меня тогда можно было любить настолько, чтобы это все пережить! У нас одна дочь, замужем за датчанином польского происхождения, и две уже взрослые внучки. Старшая Анна-Мария училась в Америке, говорит на четырех языках, сейчас к нашей с Ланой радости живет и успешно работает в одной рижской турфирме. Младшая Моник Ивонн учится в Риме. Так что наша семья — полный интернационал. Когда внучки-иностранки по одной или вместе приезжают ко мне, сразу же ясно, кто в доме хозяин. Я их очень люблю. Cейчас, когда недостатка ни в чем не испытываем, часто вспоминаем ту чайную колбасу... Лана в своем противостоянии моему увлечению алкоголем нашла поддержку у людей, к которым я относился и отношусь с безграничным уважением — у того же Германа Брауна, а также у тогдашнего заместителя директора филармонии Иосифа Пастернака и его жены, известной актрисы Лидии Фреймане. — А с ними-то как сошлись? — На джазе. Иосиф Исаевич Пастернак очень любил джаз, тогда полузапрещенный, любил Гершвина и Эллингтона, Гарнера, Конрада, Махкью и Янга. А я играл их сочинения, которые признаны сейчас музыкальной классикой. Иногда он зазывал меня к себе в филармонию, и я играл ему одному. Часами. Потом он познакомил меня со своей женой... Так вот, именно Иосиф Пастернак и Лидия Фреймане на своем “Москвиче” отвезли в лечебницу, расположенную в городке Олайне, столице латвийских химиков, как тогда говорили. Каких интеллигентных людей я встретил в этой лечебнице: ученые, актеры, врачи. Обидно только, что я оказался практически единственным и уникальным экземпляром, осо­знавшим, что так больше нельзя. И который оттуда вышел, чтобы никогда не вернуться. Лечебница — лечебницей, но я внял совету врача: выпью хоть глоток пива и вновь начнется та гнусная жизнь, когда рюмка водки заменит тебе и близких, и друзей, и музыку. Три года попросту избегал компаний, в которых могли налить и уговорить. Только музыка и работа с утра до вечера! Бывало, просыпался в холодном поту — снилось, что опять пьян... Но вдруг такой насыщенной и интересной стала жизнь, что совершенно перестал бояться любых искушений — алкоголь перестал для меня существовать. Примерно так же я бросил курить: погасил сигарету в пепельнице и сказал — последняя. А Иосиф Пастернак, будучи позже директором Художественного фонда, стал жертвой по-моему первого в истории СССР заказного убийства.

“Золотой” период

— Давайте перейдем к более позднему, осознанному периоду Вашей жизни и творчества. Как вы сейчас оцениваете “золотой” период сотрудничества с яркими и признанными звездами советской эстрады, с чьей легкой руки, скажем так, он стартовал? — Еще в консерватории я играл в полулегальном джазовом оркестре. Потом в Рижском эстрадном оркестре, созданном по подобию Лундстремовского. Со временем руководитель Риж­ского эстрадного оркестра композитор Эгил Шварц со своей женой певицей Ларисой Мондрус уехали в Москву, и я возглавил РЭО. Мы ездили с гастролями по всему СССР. Ушел из него после конфликта с директором филармонии, потребовавшего в гастрольной поездке по Чехо­словакии включить в программу патриотическую песню. Создал свою группу “Модо”, в которой пели латвийские звезды Бумбиере и Лапченок. Они, кстати сказать, исполнили мои “Листья желтые”. Когда слова этой песни перевели на русский язык, она стала, как теперь выражаются, хитом в Советском Союзе. Потом было “Кредо” и сотрудничество с московскими звездами, его действительно называют “золотым”, и я с такой характеристикой согласен. — А как спелись с Аллой Пугачевой? — Познакомила нас музыкальный редактор латвийского радио Людмила Дубовцева, она передала пленку с моей музыкой Алле и поэту Илье Резнику, они тогда вместе работали. Илья начал с того, что прослушивал ранее написанные мной мелодии и делал к ним русские тексты. А потом нажимал на Аллу и заставлял работать... Помню, им понравилась мелодия песни под названием “Лишь та единственная”, ее пела Мирдза Зивере. Илья решил написать к мелодии стихи на русском языке и по требованию певицы переделывал их раз десять. В итоге получился “Маэстро”. Нельзя не признать, успех этой песне, разумеется, обеспечила Алла, пережившая в ней столько эмоций, что получился целый спектакль. Думаю, секрет этой замечательной певицы в том, что она еще и актриса, которая не боится предстать перед публикой без прикрас, некрасивой, жалкой, обиженной. И вот за эту искренность ее и любят. Нам, конечно, сразу стали приписывать романы какие-то, но это, знаете ли, миф. Мы куражились на сцене, а народ никак не может забыть. И журналисты от нечего делать раздули... Я очень уважаю Аллу — большой талант, да еще умеет работать как никто другой. — Вы порадовались за ее двойняшек? — А как же! Мне даже звонили из какой-то московской желтой прессы и спрашивали, не предложусь ли я в крестные отцы. Такие у них нынче шуточки. Но хочу подчеркнуть, несмотря на все фокусы, певицей Алла Пугачева осталась непревзойденной. И в ее репертуаре было много моих песен, обо всех не расскажешь... — Но об истории “Миллион алых роз”, завоевавшей мировую популярность, особенно в Японии, все же расскажите... — В латышском варианте песню исполняла очень талантливая Айя Кукуле. Поэт Андрей Вознесенский сочинил к музыке стихи на русском. Алла прослушала ее здесь, в Риге. Поначалу мелодия показалась ей слишком простой: мол, ей как певице нечего тут делать, нет динамики. Не понравились ни музыка, ни стихи, просила переписать и то, и другое. Мы отказались. В конце концов Алла все-таки согласилась. Между прочим, не без содействия Ильи Резника, хорошего поэта и неплохого мене­джера, стала популярной и Лайма Вайкуле, тоже прекрасная исполнительница ряда моих песен. Впервые я увидел Лайму, когда ей было 15 лет, на прослушивании в конкурсе солистов Рижского эстрадного ансамбля. Не взял ее в коллектив из-за молодости, да и голоса тогда другие были в моде. Потом увидел ее в знаменитом юрмальском ресторане “Юрас перле”, где было классное варьете, гремевшее на весь Союз. Лайма была и певицей, и танцовщицей, и сама себе хореографом, и даже художником по костюмам. Илья Резник обращал мое внимание на нее, мол, и необычный голос, и пластика, и элегантность... Но я тогда думал, что ресторанная певица Лайма на сцене потеряется. Иначе говоря, в тот момент не видел в ней звезду. В середине 80-­х мы с Резником все же решили дать Лайме песню “Ночной костер” в серии моих авторских концертов в Москве. Она использовала этот шанс на все сто! Песня сразу же запомнилась слушателям. Вскоре стало ясно, что о такой исполнительнице только мечтать: каждую песню она превращает в маленький спектакль, используя и вокал, и хореографию, и костюмы. Лайма Вайкуле очень требовательна к себе, умеет работать, доводить до совершенства каждый номер. Ее лирическая героиня не девчонка, а привлекательная зрелая женщина, много передумавшая, пережившая, но не утратившая при этом нежности, надежды и доброты. Пример Лаймы Вайкуле, кстати, показывает, насколько в жизни эстрадного исполнителя важна роль менеджера. Для нее им стал Илья Резник, который провел ее практически по всем этапам: от помощи в создании репертуара до организации концертов, звукозаписей, гастролей. Эдуард Говорушко, г. Рига (Окончание в следующем номере)