Руки по локоть в крови. Как гитлеровские оккупанты расправлялись с советскими людьми в гомельской тюрьме

Книга «Без срока давности», посвященная Гомельщине, раскрывает подробности того, как гомельское гестапо и отделение полевой жандармерии убивали и издевались над советскими гражданами в областном центре. Сообщники немецких преступников – предатели Семенов С. П. и Лазбекин А. И. во время следствия рассказали, что областную следственную тюрьму организовали с первого дня оккупации. У нее было четыре корпуса, в частности, корпус жандармерии и «русской» полиции. В каждом находилось по восемь–девять камер.

– Заключенные содержались в невероятно плохих условиях. Во-первых, в переполненных камерах не было возможности даже сидеть, не говоря уже о возможности отдохнуть. Во-вторых, кормили отвратительно плохо. В сутки выдавали один литр баланды, где кроме 20 крупинок ничего не было. Хлеба полагалось по 200 граммов, из гречневой шелухи. Передачи принимать категорически запрещалось. Прогулки не проводили. Заключенных в бане не мыли. В камерах царила антисанитария. Медицинской помощи никакой не оказывалось, – заявил на допросе пособник немцев Лазбекин.  

Зверского содержания заключенных гитлеровцам было недостаточно. Они дополняли его избиениями и пытками. Некоторые узники, как например, Шилов, получили за время заточения до 600 ударов плетью. А пострадавшие Мельникова и Попов рассказывали, что немецкие следователи напоминали мясников на бойне.

– Помню, однажды меня вели на допрос. В коридор из комнаты вышел следователь Отто. Он был в одном джемпере, рукава по локоть засучены, а обе руки в крови. Похожим образом выглядел и другой следователь по фамилии Каст. Заключенных избивали не только на допросах, но и в камерах. Делали это за малейшее нарушение «порядка», – отмечала Мельникова. 

По словам Попова, для устрашения арестованных гестаповцы проводили допросы во дворе тюрьмы. Примерно в начале сентября из окна тюрьмы видел, как следователь допрашивал во дворе одну девушку:

– По всей вероятности, она не давала нужных показаний, и он бил до тех пор, пока она не упала, потеряв сознание. Сидя в камере, часто слышал, как из комнат, в которых допрашивали арестованных, доносились душераздирающие крики.

Также фашисты устраивали выгодные себе «очные ставки», в которых в качестве «изобличителей» использовали своих агентов. Так они могли обвинить в связях с партизанами или подтвердить, что заключенные и есть бойцы сопротивления. Некоторых «провинившихся» гитлеровцы переводили из тюрьмы в концлагерь «Кабановка», расположенный за городом на торфяных болотах. В суровых условиях люди там работали по 12–14 часов в сутки.  

Также советских граждан палачи уничтожали с помощью фашистских душегубок. В распоряжении Гомельского СД была одна автомашина, которая использовалась исключительно для истребления женщин и детей. Работавшие в тюрьме предатели родины Ф. К. Гулевич и А. И. Лазбекин рассказывали: 

– Кузов с внешней стороны был деревянный с железной крышкой, высота около двух метров, нижняя часть наполовину закрывала задние баллоны. Внутри белое железо, в задней части имелась небольшая плотно закрывающаяся дверь, сверху маленькое окошко из непрозрачного стекла с решеткой. Машина была окрашена в темно-серый цвет. В нее всегда погружались женщины и дети. Необходимо отметить, что посторонних к этой машине близко не подпускали. Как только загружалась, быстро уезжала.

Избитых, истерзанных в темнице советских граждан палачи, как правило, расстреливали. Это делали в различных частях города и за его пределами. Например, во дворе тюрьмы и за ней, на девятом километре шоссе Гомель – Чернигов (в ченковском лесу, где сейчас идут раскопки), в районе Речицкого шоссе, других местах.

– С ноября 1942-го и по март 1943-го заключенных увозили на расстрел два раза в месяц. В день они обычно двумя трехтонными машинами делали по два рейса. В каждую сажалось человек по 30. Таким образом, в день расстреливали 120 граждан. С апреля 1943 года стали делать это чаще: убивали пять дней в месяц, делая двумя машинами по два-три рейса в день. Такая система продолжалась до 20 августа, а затем начались более массовые расправы. Увозили заключенных каждый день, делая столько рейсов, сколько успевали. За две недели карательными органами были расстреляны все заключенные, содержащиеся в тюрьме: дети, женщины и старики, – давал показания Лазбекин. 

Пострадавший Попов сообщил, что с 23 сентября немцы начали массовое истребление заключенных, в тюрьму беспрерывно въезжали автомашины, на которые погружали людей и вывозили на расстрел: 

– 26 сентября это прекратили, в связ с тем, что к Новобелице подходили советские части, и людей по одному подгоняли к двум большим ямам во дворе тюрьмы и убивали. Это ужасное зрелище продолжалось весь день. На моих глазах расстреляли не менее 200 заключенных, перестали только после того как обе ямы наполнили трупами, и их некуда было девать.

Ноябрь 1943 года. После освобождения Гомеля тюрьму в областном центре обследовали первой на территории Беларуси. Изучали надписи на стенах, проводили проверку, не были ли заключенные завербованы оккупантами. Доктор исторических наук, заведующий отделом военной истории Института истории НАН Беларуси Алексей Литвин изучил архивные данные. Ранее в «Гомельскай праўдзе» вышла его статья. 

Вот некоторые из надписей, которые сделали заключенные: «Сегодня 90 суток, а допроса все нет – Устенков забран 10 июня 1943 г.», «Пастушенко Андрей Петрович, Чечерский район, д. Отор, расстрелян 26 сентября 1943 г., кто может передайте родным», «Костя матрос Балтики из воздушнодесантного отряда Комарова погиб 26 сентября 1943 г. расстрелян». 

В одной из камер нашли следующие слова: «Погиб 25 сентября 1943 г. и 30 чел. через расстрел. До свидания товарищи, помните фашистскую власть». 

«Кто первый увидит эту надпись, сообщите пожалуйста Гомель, Роща Смольная, д. 1 Василевич Наде. Погиб здесь в тюрьме 25 сентября Ермаков Николай Петрович из Москвы, сообщите через газету о моей гибели матери Ермаковой Анне Ильиничне, 1898 г.» – это было нанесено на одной из полуразрушенных камер женского корпуса. 

Из 17 надписей, оставленных в камере № 2 второго корпуса, были установлены четыре человека. Это Андрей Пастушенко, Федор Дробышевский, Николай Редькин и Владимир Глушаков. Доктор исторических наук Алексей Литвин в журнале «Беларуская думка» писал, что Пастушенко в период немецкой оккупации проживал по месту рождения в Оторе Чечерского района. В 1943 году его арестовал отряд СД за хранение книги Сталина «О Великой Отечественной Войне».

Также Андрей Пастушенко значится в книге «Памяць» Чечерского района в списке погибших партизан, подпольщиков, участников антифашистского движения Отора. Фамилия есть и в другом перечне, который касается воинов-земляков, погибших или пропавших без вести в 1941–1944 годах. 

В Оторе также установлен памятник жертвам Великой Отечественной войны. Среди прочих отражены имена: Андрей Пастушенко (1912 год рождения), Арина Пастушенко (1876 год), Раиса Пастушенко (1911), Валя Пастушенко (1938), Леонид Пастушенко (1942). Вероятно, полностью уничтожена семья Пастушенко, в том числе его мать, жена и дети. Погиб и сам партизан, судя по надписи, которую нашли в камере, он, как и многие другие, не пережил тюрьму.